Томас Шерри - Ночные откровения
Городской дом находился как раз на полпути между Гросвенор-сквер и Беркли-сквер. Это было величественное строение в классическом стиле, с устремленными ввысь ионическими колоннами и фронтоном с изображением Посейдона в запряженной морскими конями колеснице.
Приподняв вуаль, леди Вир окинула взглядом солидный особняк. Маркиз обрадовался, что с лица жены уже сошли припухлости от ударов.
— Это не «Савой», — сказала она.
— Ну да, это мой дом.
— Но ведь тетя еще в гостинице. Нужно забрать ее, если мы собираемся остановиться тут.
— Она уже здесь. Разве вы запамятовали, еще утром я сказал, что миссис Дилвин отвезет больную домой, как только тетя отдохнет?
— Вы ничего подобного не говорили.
Конечно, не говорил. Вир даже не собирался предоставлять миссис Дилвин в распоряжение ее тети. На самом деле, он намеревался держать жену вместе с ее немощной родственницей подальше от своего жилища и от остальных сфер своей жизни. Но теперь не оставалось другого выхода, кроме как привезти обеих женщин сюда.
Он похлопал Элиссанду по руке:
— Это вполне объяснимо, дорогая. Вы были немного не в себе сегодня утром — а все из-за сотерна. Пойдемте, прислуга ждет знакомства с вами.
Как только все слуги были представлены, жена захотела повидать тетю. Миссис Дилвин сопроводила ее наверх, подробно отчитываясь о проведенном миссис Дуглас дне.
Оставшийся внизу Вир, прежде чем подняться следом, просмотрел пришедшую в его отсутствие почту. По взаимной договоренности они с Холбруком избегали встреч в обществе или визитов друг к другу. Но агенты являлись членами одного и того же клуба. Сегодня Виру будет быстрее самому разыскать Холбрука в клубе, а для этого нужно переодеться в вечерний наряд.
Миссис Дилвин и маркиза стояли в коридоре под дверью хозяйской спальни.
— Может, мне вечером принести для вас обратно одну из рубашек миссис Дуглас, мэм? — спросила экономка.
Супруга нахмурилась — несвойственное ей выражение лица.
— В чем проблема? — поинтересовался маркиз. — Все ли в порядке с вашей тетей?
— Благодарю вас, она благополучна. И нет никакой проблемы, — ответила Элиссанда. — Просто я забыла уложить свои ночные рубашки, а все сорочки миссис Дуглас только что отдала в стирку.
— А что случилось с ее сорочками?
— Все до одной пропахли гвоздичным маслом. А тетя его не переносит, как и я.
— Вы правы, — заметил Вир, — никакой проблемы здесь нет. Я одолжу вам сегодня одну из своих. Они-то уж точно не пахнут гвоздичным маслом.
Прошло две секунды, прежде чем жена просияла улыбкой и ответила:
— Спасибо, но мне не хотелось бы затруднять вас, сэр.
Целых две секунды — а ведь прежде ее улыбка вспыхивала почти мгновенно.
Элиссанда боялась, что муж посягнет на нее.
В поезде, когда супруге требовалось утешение, она по собственной воле прикоснулась к нему. А когда уснула, приклонив голову к его плечу, Вир, вдыхая ее нежный и сладкий аромат, подумал…
Понадеялся, что больше не вызывает в ней отвращение.
Самое смешное, что он не собирался притрагиваться к жене. Предлагая очевидный выход из положения, Вир не намеревался воспользоваться ситуацией. Он послал бы миссис Дилвин принести рубашку из гардеробной.
Но несоразмерная реакция Элиссанды заставила его внутреннее «я» поднять очередной камень.
— Нет-нет, какое там беспокойство, — уверил он. — Идемте со мной.
Маркиз направился к себе в спальню, не оставив жене иного выбора, кроме как последовать за ним. Стягивая на ходу пиджак, Вир прошествовал в гардеробную.
— Кстати, вам понравился ваш новый дом? — поинтересовался он, снимая жилет и оглядываясь на Элиссанду.
— Очень понравился, — улыбаясь, ответила она. — Очень красивый дом.
Да, следует признать, им неплохо удается изображать приязненные супружеские отношения.
— А как миссис Дилвин? Справляется?
— Более чем, — по-прежнему улыбаясь, жена, тем не менее, остановилась перед порогом.
— Зайдите и выберите сами.
— О, я уверена, что выбранная вами прекрасно подойдет.
— Глупости, входите же.
Элиссанда продолжала улыбаться, но перед тем как шагнуть в гардеробную, глубоко вдохнула.
Лорд Вир стащил через голову рубашку. И тут улыбка изменила ей.
У него не всегда были такие мускулы. Но на дворе стоял конец лета, а маркиз находился в Лондоне с середины апреля и каждодневно преодолевал в плавательном клубе по три мили. Так что сейчас он, пожалуй, достиг своей наилучшей физической формы. И, будучи в такой форме, имел довольно устрашающий вид.
Комната была загромождена полками, шкафами и сундуками, что делало ее укромной и обособленной. Элиссанда замерла, прислонившись спиной к комоду. Подойдя к жене, Вир положил руку рядом с ее плечом и какой-то миг постоял так — он и правда не мог отказать себе в удовольствии немного поиздеваться — прежде, чем снять с пальца кольцо и бросить на стоявший на комоде поднос.
— Ну, давай, — мягко сказал маркиз.
Элиссанда сглотнула.
— Ты же настаивала, что хочешь сама выбрать сорочку. Давай, выбирай.
В глазах жены он видел порыв поправить его, возразить, что она ничего подобного не говорила, что это его приказание. Но Элиссанда ограничилась покорным:
— Да, конечно.
В гардеробной лежали целые горы ночных рубашек: льняные, фланелевые, шелковые, из мериносовой шерсти, и все белые.
— Я возьму вот эту, — жена схватила первую попавшуюся из ближней стопки.
— Но ты же больше ни одной не потрогала. Вот, пощупай.
Вир одно за другим втискивал ей в руки ночные одеяния, приправляя сопутствующими рассуждениями о качестве и плотности ткани. Вскоре они стояли по колено в отвергнутых сорочках, и маркиз протянул жертве очередную.
Это был шелк: блестящий, гладкий, роскошный шелк, ради которого две тысячи лет назад стоило преодолеть весь путь из Чанъаня в Дамаск[42].
— Такая мягкая, — негромко заметил мужчина, — как твоя кожа.
Элиссанда нервически сжала рубашку.
— Так я могу взять эту?
— Конечно, бери. Долго же ты выбирала.
Но так просто ей от него не уйти. Вир заставил жену разжать пальцы: чтобы не мялась ткань, взял за руку и провел подушечкой большого пальца по ладони. Одарив Элиссанду одной из глупейших своих улыбок, маркиз вздохнул:
— О, да, такая же чудесная, как мне припоминается.
И припоминается, и припоминается…
Вира осенило, что этой забавой он истязает единственно самого себя.
Отпустив безвольную руку, он отступил.
— Что ж, теперь уходи.
Элиссанда посмотрела как-то нерешительно, но маркиз начал расстегивать ремень на брюках, и больше подгонять не потребовалось — жена поспешно ретировалась.
