Елена Арсеньева - Зима в раю
Тут он невольно запнулся.
Сергей взглянул понимающе:
– Что, по-прежнему говорят, будто похищение Кутепова и Миллера – рука Москвы?
– А разве нет? – открыто взглянул Дмитрий.
Сергей укоризненно качнул головой:
– Я бы знал. Нет, мы не причастны.
– А между тем генерал Скоблин исчез, его жена певица Плевицкая арестована как соучастница похищения Миллера. Якобы имеются неопровержимые доказательства, однако их никто никому не предъявляет, берегут до суда. В РОВСе сейчас разброд и шатания, за каких-то несколько месяцев все разительно переменились. Скажите, а правда, что Скоблин и Надежда Васильевна были вашими агентами?
– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – пожал плечами Сергей. Он был так худ, что костюм при всяком движении привольно болтался на нем, словно не человеческое тело облегал, а покрывал некое бесплотное существо. – Слушайте больше досужей болтовни.
– Болтовни много, вы правы. И злобной болтовни! В такой атмосфере волей-неволей приходится помалкивать, что заявление о возвращении подал, – продолжал Дмитрий. – Иначе какие-нибудь из наших фанатиков просто пристрелят в запальчивости. Но, повторяю, вы свою работу зря не пропагандируете, зря ее в такой тайне держите. Ведь святое дело – изверившимся людям вернуть надежду на возвращение, на то, что родина готова их принять с распростертыми объятиями…
– А вот этого не надо! – блеснул глазами, в одно мгновение принявшими суровый стальной оттенок, Сергей. – Насчет объятий – не надо. Все вы повинны в пролитии братской крови, в войне против собственного народа. Кто-то больше, кто-то меньше. Тем, кто меньше, кто искренне раскаивается, мы протягиваем руку как будущим товарищам. Тем, у кого кровищи по локоть, у нас делать нечего. Но и перед теми, кому разрешен будет путь в Россию, мы ковровые дорожки раскидывать не будем. Заслужить право на родину – вот что вам предстоит. Как? Со временем скажу. Для начала к вам такая просьба: подумайте, приглядитесь, прикиньте, кто из ваших хотел бы вернуться. Только ни в коем случае не вступайте ни в какие опасные разговоры! Повторяю: приглядывайтесь, исследуйте людей на расстоянии. Ошибетесь – не страшно. У меня есть кое-какие данные – хотелось бы проверить, насколько они соответствуют реальности. Встретимся через неделю, в следующий четверг, тогда и доло́жите. А сейчас – до свиданья, товарищи.
И Сергей пристально поглядел в глаза Дмитрию, рука у которого невольно дрогнула при этом обращении.
– По сути, нам предложили шпионить за своими… – пробормотал Шадькович, спускаясь по узкой лестнице с первого этажа, где размещалось «Общество возвращения на родину», к двери, ведущей на рю Дебюсси.
Дмитрий, идущий впереди, резко обернулся, возмущенный его высказыванием… тем более возмущенный, что то же самое пришло на ум в первую минуту и ему, но тотчас было старательно изгнано из головы.
– Я смотрю на это иначе. Мы сами для себя должны прежде всего решить, на кого можно будет смотреть как на будущих товарищей по жизни в России, а на кого – нет.
– Ну да, ну да, – рассеянно закивал Шадькович, – оно, конечно, так… Нельзя быть беременной наполовину, как говорится. Или мы хотим вернуться и делаем все ради достижения цели, или не хотим – и умываем руки. Конечно, конечно… А все же не нравится мне тема, которая навязчиво звучит в речах Сергея: что нас надо проверять и вроде бы даже очищать для возвращения. Мол, для нас, отпетых эмигрантов, это такая честь, что мы должны чуть ли не на коленях в Россию ползти. Как «Хромой барин» Алексея Толстого, помните? Кстати, Алексей Толстой вернулся и, по слухам, теперь очень, очень на коне в России. Как и Горький. И никто их не заставлял что-то там искупать, чуть ли не кровью смывать свой грех эмиграции.
– Ну, Алексей Толстой – один, он талантище черт знает какой. Горького я терпеть не могу, но ладно, считается талантливым. И он тоже уникум. А мы с вами – имя нам и нам подобным легион, – невесело ухмыльнулся Дмитрий. – Конечно, если по-хорошему, я за свободное право возвращения, но… Вы тут, в Париже, человек еще новый, мало на наших собраниях бывали, не слышали тамошних разговоров, не знаете, какой страшной ненавистью большинство русских преисполнено к новой России. Пусти-ка их туда, начнут ведь повально резать всех, начиная с пограничников и консульских чиновников и кончая первыми же встреченными на родимых просторах детьми и бабами. Понятно, что Сергей и его товарищи осторожничают.
– Понятно, да… – как-то невесело пробормотал Шадькович. – Слушайте, а вы верите тому, что он сказал насчет генерала Миллера? Мол, Москва ни сном ни духом… И Скоблин с Плевицкой якобы тут ни при чем?
– Не знаю, – пожал плечами Дмитрий. – Собственно, ведь со Скоблиным вы были на короткой ноге, а не я.
– Да ну, какая там короткая нога! – отмахнулся Шадькович. – Мы не виделись лет пятнадцать. Нашли тоже ногу… Однако если он и правда действовал по указке Советов, то очень хитро маскировался. А уж Надежда-то Васильевна… эх… Помните, как она пела: «Занесло тебя снегом, Россия, запуржило седою пургой, и холодные ветры степные панихиды поют над тобой»? И весь зал рыдал в один голос! А сама со Скоблиным работала на занесенную снегом Россию…
Дмитрий остановился так резко, что Шадькович, бывший гораздо ниже его ростом, чувствительно ткнулся носом ему между лопаток. Повернулся, глянул неприветливо:
– Слушайте, Кирилл Андреевич, я что-то вас не пойму. Вы меня сюда привели, я вам поверил. Думал, мы и впрямь одной болезнью больны. А теперь что? К чему эти разговоры, которые нам только мешают и душу раздражают? Еще про сталинские лагеря начните… Или вы меня проверяете таким образом? Довольно неуклюже, во-первых. А во-вторых, кто дал вам право?
Если он ждал, что Шадькович возмутится, то ждал напрасно.
– А если даже и проверяю? – проговорил тот с небрежным спокойствием. – В байки про лагеря, предположим, я тоже не верю, но… Я ведь вам тоже свою жизнь вручил, без преувеличения сказать. Должен остерегаться. Откуда я знаю, может, вы на меня завтра михайло-архангеловцев спустите, мстителей наших неумных. Прирежут, как пить дать прирежут, особенно если вспомнят, что мы когда-то со Скоблиным служили вместе. Теперь все его сослуживцы и близкие знакомые подозрениями замараны. Я вам жизнь доверил, причем повинуясь просто интуиции, некоторым образом науськанной и обостренной известной вам мадам Лидией. Отчего бы немного вас и не прощупать? Что тут оскорбительного? Мы с вами теперь – спина к спине у мачты против тысячи вдвоем… Читали Джека Лондона, а? Должен же я знать, что вы мне кинжальчик в бок не ткнете.
– Не ткну, успокойтесь, – пробормотал Дмитрий, уже стыдясь, что так вспылил. Не следует ссориться с Шадьковичем: они сейчас и впрямь – спина к спине у мачты… Эмигрантские круги настолько потрясены и озлоблены предательством Скоблина и Плевицкой (особенно Надежды Васильевны, бывшей некогда любимицей государя!), что на всякого, кто не поливает советизанов грязью, смотрят косо и готовы немедля обвинить в красном шпионаже. Пока он еще не в России (окажется ли там – неизвестно, и вообще, произойдет это не скоро), так что стать парией среди своих было бы неосторожно, глупо и даже преступно по отношению к семье.
