Жаклин Санд - Мадам Флёр
– Но я ничего не знаю о вас! Виконт секретничал и лишь намекал однажды, что вы рассказчик лучший, чем он, хотя и он весьма и весьма неплох.
– Ну что ж, сначала судьба моя была весьма обычной, так что предсказание повитухи ждало своего часа, если можно так сказать. Я работал разносчиком хлеба по домам. Но душа моя жаждала приключений, и, прихватив из кассы родителей две тысячи франков, одним прекрасным днем я отправился в Остенде, откуда можно было отплыть в Америку. Не судите меня за это, мадам! Вы, наверное, и не представляете, сколь сильна может быть жажда путешествий, тяга к иной жизни, полной метаний и взлетов. Однако в те дни я был слишком доверчив, и это сослужило мне плохую службу: в Остенде меня обворовали. Мне ничего не оставалось делать, как присоединиться к бродячей труппе артистов. Тут-то и проявился мой талант подражателя, который впоследствии не раз спасал мне жизнь. Затем я помогал бродячему лекарю зазывать покупателей. Но все это мало отвечало моей страсти к приключениям. Помыкавшись, я, поджав хвост, вернулся в родной Аррас; мир показался мне враждебным, однако, по зрелом размышлении, я решил не отступать и надолго не задержался. В девяносто первом году, когда молодая Французская республика переживала нелегкие времена, я отправился в Париж в качестве депутата в Генеральные штаты.
Видок приостановился, желая видеть одобрение Флер, и та кивнула, глядя на него с неподдельным восхищением. Польщенный, он продолжал:
– В столице я записался добровольцем в армию, где был зачислен в егеря благодаря своей ловкости и умению фехтовать. Перед сражением с австрийцами меня произвели в капралы гренадеров. Однако я имел характер вспыльчивый, несносный и без конца затевал ссоры; за полгода успел несколько раз подраться на дуэлях, убив при этом двух противников. Что ж! Они сами налетели на острие моего клинка! – свирепо вскричал он, и сейчас еще уверенный в своей тогдашней правоте. – После столкновения с унтер-офицером (та еще была скотина, поверьте мне, мадам) я вынужден был перейти на сторону австрийцев, которые определили меня в кирасиры. Но душа моя противилась измене, и я не захотел сражаться против своих, а потому притворился больным. Выйдя из госпиталя, я предложил гарнизонным офицерам обучаться у меня искусству фехтования. От учеников не было отбоя. Я неплохо на этом заработал, – ухмыльнулся он, – но вскоре снова повздорил, на сей раз с бригадиром, за что получил в наказание двадцать ударов плетьми. После этого я отказался от уроков фехтования и устроился денщиком к генералу, которому предстояло отправиться в действующую армию. По дороге я бежал от своего начальника и, выдав себя за бельгийца, поступил в кавалерию. Когда объявили амнистию, я оставил службу и вернулся в Аррас. Этот город притягивал меня все время, – Видок поморщился. – Хорошо, что теперь с ним покончено.
– Не зарекайтесь, – со смехом предостерег его Сезар.
– Ах, мальчик мой! Мне восемьдесят два года. Сейчас я уже могу решать, что для меня хорошо, а что нет… Ну что ж, слушайте дальше. В это время в стране уже свирепствовал террор. Наступил период гильотин, годы расправы с теми, кого считали преступниками только лишь по праву рождения. Насмотревшись на страшные казни в Аррасе, я вновь вступил в армию. Там, по крайней мере, убивали честно, на поле боя. Но все снова не заладилось – видать, армия все-таки не для меня. Вспылив, в ссоре я дал пощечину одному из своих командиров – тоже, скажу я вам, скотине редкостной. И только бой с австрийцами, а затем ранение – пулей мне повредило два пальца – позволили мне избежать сурового наказания. Из госпиталя я сбежал. Это уже начало входить в привычку.
Флер рассмеялась.
– Да, чудесные были времена. Те приключения, о которых я мечтал, словно бы сами меня находили. По дороге в Брюссель меня остановил полицейский патруль. Поскольку паспорта у меня не оказалось, меня арестовали и отправили в тюрьму. Чтобы не быть разоблаченным, я бежал из тюрьмы и скрывался у своей подружки. – Он мечтательно вздохнул. – Вот женщина была! Огонь! Груди крепкие, как яблоки, а уж ягодицы!..
Сезар предупреждающе закашлялся; Флер смотрела невинно, словно маленькая девочка. Видок смутился, но лишь слегка.
– Простите меня, мадам. Возможно, не все, что я говорю, для ваших ушек. Но я был и остался сыном пекаря, так что потерпите, умненькие девушки вроде вас все, что надо, пропустят мимо ушей, а что надо – запомнят… Итак, я скрывался у Флоранс. Выждав немного, я надел шинель, наложил на глаз черную тафту с пластырем и в этом маскараде направился в Амстердам. И никто меня не остановил, никто не узнал! Так я обнаружил, что даже незначительные перемены во внешности могут помочь удачливому путнику.
Старик перевел дух и глотнул кофе, чтобы промочить горло. Сезар, явно знавший эту историю наизусть, слушал, тем не менее, с видимым удовольствием.
– Весной девяносто шестого года я приехал в Париж. Но и здесь меня подвел характер: поссорившись с офицером, я, опасаясь ареста, вынужден был оставить столицу. Тогда я направился в пограничный город Лилль, город больших возможностей. Здесь я влюбился в некую Франсину, женщину, может, не слишком строгих правил, зато редкостных талантов. Она оказалась любвеобильной, ее услугами пользовался капитан инженерных войск, о чем я до поры до времени не ведал. И вот однажды, застав их в недвусмысленной позе, я в ярости избил соперника, за что на три месяца был посажен в Башню Святого Петра. Премерзкое местечко, даром что от названия разит благочестием за лье. Здесь и произошло то роковое событие, предопределившее всю мою дальнейшую судьбу. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если б я не встретил ту скотину!
– Вы встретили бы другую скотину и занялись бы тем же самым, – предположил Сезар.
– А может, и сгинул бы на каторге, кто знает! – запальчиво возразил Видок.
– Вы-то? Не верю.
– И правильно, мальчик мой, и правильно. – Старый авантюрист снова обратился к Флер: – Так вот, сидел я в Башне Святого Петра и считал денечки до освобождения. Среди заключенных оказался некий Себастьян Буатель, осужденный на шесть лет за кражу хлеба. Это был грубый крестьянин, у которого имелась на воле большая семья, и он тяжко переживал разлуку с женой и детьми. Он говорил, что щедро заплатил бы тому, кто освободит его. Бедолаге вызвались помочь Гербо и Груар, осужденные за подлог. Тоже прекрасные личности, с них портреты можно было писать, столь живописны. Я подбросил им идею, рассчитывая, что позже они поделятся со мною заработанным. Желая получить вознаграждение, они за несколько дней состряпали необходимый для освобождения документ. Вскоре явился вестовой и передал тюремщику пакет, в котором находил сфабрикованная мошенниками грамота – приказ об освобождении. Когда же тюремщик показал приказ инспектору, тот сразу распознал фальшивку. По этому делу привлекли к ответственности обоих мошенников, тюремщика и Буателя. Все они показали, что зачинщиком этой авантюры был я, и меня приговорили к восьми годам содержания в кандалах.
