Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Шиван потрясла головой:

— Я всегда хорошо относилась к Эверард и Чаффли. Я знаю их семьи: они не соглашаются с травлей маглов. Они очень далеки от семей, которые хотят узаконить охоту на маглов.

Гермиона ужаснулась:

— Есть волшебники, которые хотят охотиться на маглов?!

Шиван стала пунцовой:

— Это веками было незаконно. Об этом не говорят в компаниях, и единственным людям, которые на это решаются, двести лет, и они происходят из определённых семей. Никто не обращает на них никакого внимания, только на их хранилища, полные золота, надеясь его унаследовать, когда они наконец-то сдадутся и дадут дуба. Эверард и Чаффли из хороших семей по сравнению с такими, — она почесала нос и добавила. — Пожалуй, это грубо с их стороны называть людей, как вы с Риддлом, ненадлежащим волшебным материалом, но, по крайней мере, они не отрицают, что вы оба волшебники. Они никогда этого не говорили, даже наедине.

«Маленькие благословения», — подумала Гермиона.

— Шиван, — она начала настойчивым голосом, — в следующий раз, когда ты услышишь, что они обсуждают Риддла в туалете, ты должна тут же доложить об этом их декану. Жульничество — это серьёзное обвинение, и с этим должен разбираться профессор Слагхорн. Посмотрим, что они скажут на это.

Шиван кивнула:

— Это разумная идея. Я не знаю, почему они не принесли доказательства профессору вместо распространения сплетен… Мерлин, если только они правда выдумывают истории о нём.

— Если ты всё ещё считаешь Риддла жуликом, можешь последить за ним на трансфигурации. Сама увидишь, какой он волшебник, — сказала Гермиона. — Профессор Дамблдор бы не позволил никакой бесчестности на своих уроках.

Гермиона вскоре вернулась к своему письму, а Шиван — к своему учебнику по зельеварению. Позже вечером, когда Гермиона писала своей маме, она поняла, что, не раздумывая, вступилась за Тома Риддла за вполне резонную претензию. Она была поборницей справедливого отношения ко всем, но одна лишь история о сплетнях девочек из туалета спровоцировала в Гермионе бурную реакцию, мгновенную защиту Тома.

Но Том же делал то, в чём его обвиняли. Он жульничал с домашними работами. Просто не со своими.

(«Я лишь позволил мошенничеству случиться, — сказал бы Том. — Есть разница».)

Её нравственное отношение к жульничеству не менялось. Ей не нравилось ни собственное мошенничество, ни помощь с мошенничеством другим… Но обидные обзывательства за спиной ей нравились ещё меньше. Её не прельщала мысль о том, чтобы вставать на чью-то сторону, — казалось, что она одобряет действия одной стороны и осуждает другую, — но, если бы ей надо было выбрать, это была бы не сторона тех, кто говорил о ней такие вещи, как Антонелла Эверард.

Том Риддл был нечестен в учёбе, мошенником или помощником, или как он там себя называл, но самое главное — он никогда её не обзывал.

«Сделал бы он то же самое для меня? — размышляла Гермиона. — Защитил бы он меня от его соседей по спальне?»

У неё были подозрения, какие семьи имела в виду Шиван, те, у кого старинные фамилии и тяжеловесные хранилища. «Священные двадцать восемь», генеалогический справочник, похожий на книгу пэров{?}[«Пэрство и баронетизм» авторства Джона Бёрка (генеалогического эксперта) — справочник по всем дворянским фамилиям Великобритании, издаваемый с 1826г и по наши дни], которую начали издавать более чем за сто лет до появления волшебного эквивалента. Гермиона скептически относилась к обеим. Она покупала и сохраняла газету каждый раз, когда там печатали комментарии Т. М. Риддла о своих академических успехах в разделе заметок о школах. Она могла лишь представить, что делали состоятельные семьи, когда видели свою фамилию напечатанной в роскошной книге, и как беспринципный издатель может увидеть выгоду в потакании их неуместному тщеславию.

«Я не знаю, что бы он сделал, чтобы изменить эту ситуацию. Я знаю, что он не считает их своими друзьями: каждый раз, когда я слышу, как он использует слово “друг”, оно звучит с презрением. Традиционные ожидания от дружбы — или те, что я считаю, она должна выражать — не совсем относятся к нему.

Я знаю, что у него есть свои стандарты, — подытожила Гермиона. — Они не совпадают с моими, но мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы он прекрасно понимал, какие вещи я считаю приемлемыми или нет».

Ей было легче фокусироваться на менее сложных, более конкретных вещах. У неё были свои проблемы, те, которые она могла понять и найти пути разрешения, потому что для них существовало решение. В отличие от этих странных, запутанных отношений, этой однобокой дружбы — она не могла придумать лучшего определения, — которая была у неё с Томом.

«Дорогая мама,

Ты раньше писала о состоянии Лондона, и войне, и о том, что мы будем делать, когда закончится семестр. Это не выходило из моей головы с начала года, и с тех пор я выяснила, что школа непреклонна в отношении продления пансиона на время школьных каникул. Вместо того чтобы поехать с членами общества Св. Иоанна в Нортгемптоншир на июль и август, я нашла нам способ остаться в безопасности в Лондоне. И это также будет означать, что тебе больше не придётся пользоваться общественными бомбоубежищами: я знаю, вам с папой не нравится, что они такие переполненные и шумные, особенно когда кто-то начинает паниковать из-за еды или воды. Всё, что нам нужно сделать, — очистить подвал и пустить туда волшебника для наложения защиты.

Я копила весь год, и я знаю, что это выйдет дороже, чем я рассчитывала, но я нашла мастера оберегов, который сможет выполнить эту работу без ведома Министерства магии. Его зовут мистер Сигизмунд Пацек, и я приложу его квалификации к этому письму. Мне сказали, что его альма-матер, Дурмстранг, — это Хогвартс Скандинавии и Славянских государств, а институт, присвоивший ему степень Мастера, специализируется на магической архитектуре и строительстве. Он берёт за свои услуги 30 фунтов в день, я знаю, что это довольно много, но он заверяет, что его обереги продержатся до десяти лет с минимальным обслуживанием. Также он может делать другие вещи, помимо оберегов: он сказал, что умеет накладывать заклинание Незримого расширения, которое, согласно “Практическому подходу к продвинутым заклинаниям”, расширяет измерения…»

Весенние дни становились теплее, а моменты украденного солнечного света — всё менее прерывистыми. Каждое утро, когда Гермиона выглядывала из окна своей спальни, она видела, что озеро меняет цвет по мере того, как тает толстая корка его ледяной поверхности, темнея с яркого ледникового белого в серый и, наконец, в глубокий и бездонный чёрный.

Гермиона проводила больше выходных часов, прогуливаясь по окрестностям с Томом, и каждый раз, когда они слышали звон часовой башни, они останавливались, чтобы послушать. Точнее, она останавливалась, а он нетерпеливо притопывал ногой, ожидая, пока она его догонит — он ходил быстрее, и его ноги были длиннее, и он хотел вернуться внутрь как можно скорее. Но она замечала его засунутые в карманы брюк руки и видела подпрыгивание его гортани, как он сглатывал и смотрел в сторону, чтобы изучить каменную кладку на пешеходной дорожке или поросшие зеленью холмы вдалеке. Это выдавало его внутреннее беспокойство и доказывало, что он не так уж безучастен, как ему хотелось казаться: это доказывало, что не только она пострадала от ползучего чувства опасений.

Она считала оставшиеся в семестре дни, но, в отличие от своих соседок по комнате и, в отличие от Гермионы прошлого года, она не тревожилась о том, сколько времени осталось до прихода итоговых экзаменов.

Ну, это было не совсем правдой.

Она всё ещё переживала о том, чтобы получить «превосходно» по всем предметам, чтобы правильно выбрать факультативы на третий год и чтобы её магическое образование давало ей наибольший результат: она чётко осознавала, что выбрала Хогвартс в счёт магловского университета и возможности стать доктором Грейнджер. Школьные оценки, и рейтинги учеников, и размеренная жизнь в стенах Хогвартса, как бы она ни была благодарна возможности отвлечься, меркли по сравнению с опасностью, лежащей снаружи.