Сандра Паретти - Роза и меч
Ее темные глаза ласкали взглядом Каролину, ее волосы, лицо, тело. Этот взгляд внушал Каролине беспокойство. Из глубин памяти всплыла детская сказка, в которой принцессу погрузили отравленным гребнем в сон, подобный смерти. Монахиня начала расчесывать ее. Медленно, нежно шла она гребешком по ее тяжелой иссиня-черной копне волос, приглаживая их рукой.
– Я свои начала снова отращивать, – произнесла она вкрадчивым голосом. – Тайком, никто не знает об этом. Они у меня уже опять до плеч, – она вдруг прижалась губами к уху Каролины. – Если хочешь, я их тебе покажу, – она обняла Каролину, и та вдруг почувствовала теплые, мягкие губы на своей шее.
Она отпрянула, кровь прилила ей к голове; она почувствовала отвращение.
– Я зайду за тобой, – прошептала Верена, – во время полунощной.
Последний удар колокола, созывавший монахинь к полунощной службе, давно отзвучал. Через щель в окне в келью пробивалась узкая полоска лунного света. В коридоре было тихо, но через сводчатый потолок Каролине показалось, что она слышит шаги. Может, монахиня забыла о ней? Она опять почувствовала, как кровь горячей волной прилила ей к лицу. Она слыхала, что существуют женщины, ненавидящие мужчин и ищущие любви других женщин. Женщины, которые от пресыщенности хотят попробовать «чего-нибудь другого». Ей пришла в голову безумная мысль найти в странном расположении к ней сестры Верены возможность вырваться живой из этого подземелья. Она жила, и все в ней хотело жить дальше, восставало против угасания в этом склепе.
Со времени бегства из Розамбу судьба закрутила ее в диком вихре. Она мечтала о счастливой, беззаботной жизни в Париже, о любви… Неужели она должна найти здесь жалкий конец, и никто даже не узнает об этом?
Шорох у двери заставил ее вздрогнуть. Сестра Верена проскользнула внутрь. Она протянула ей монашескую рясу.
– Это для тебя. Ты будешь забавно в ней вы глядеть. – Она помогла Каролине натянуть рясу.
Потом схватила ее за руку. По темному коридору и множеству крутых лестниц они поднялись наверх. Издалека доносились звуки органа, бормотание молящихся голосов становилось то громче, то тише. Наконец монахиня остановилась перед какой-то дверью и отомкнула ее ключом, висевшим на темной ленточке.
Они оказались в вытянутом помещении со скошенными, выбеленными стенами. Пахло бельем. На подставке висели свежевыглаженные монашеские чепцы и брыжи. На печи в глубине комнаты стояли в ряд утюги. Глубокое удобное кресло перед печкой было обтянуто тканью с цветочным узором. Туда и увлекла монахиня Каролину, усадила ее и устроилась рядом. С улыбкой она сняла свой чепец. Длинные шелковистые волосы упали ей на плечи. Ее лицо казалось теперь еще уже, мерцающие темные глаза еще больше. Она взяла руку Каролины и в испуге тут же выпустила ее. Обе, затаив дыхание, прислушались. И снова услышали голоса, близко-близко, словно кто-то находился в комнате. Монахиня вздохнула с облегчением. Приложив палец к губам, она сделала Каролине знак молчать и бесшумно подкралась к камину. Каролина последовала за ней. Через вентиляционный ствол они услышала женский голос, хриплый и низкий.
– Не волнуйтесь, монсеньор, она скоро заговорит.
В ответ раздался смех мужской смех:
– Я знаю, Мадра, ваше искусство все хвалят но мы уже узнали то, что хотели знать употребите теперь свое искусство на то, чтобы заставить ее замолчать навсегда.
Каролине казалось, что она проваливается в бездонную пропасть. Слова, произнесенные Лоренцо Нери, были ее смертным приговором сквозь трубу она услышала хриплый голос старшей монахини:
– Вы можете положиться на меня, монсеньор, Графиня найдет успокоение.
– Я знаю ваше мягкое сердце, Мадра. Но в этом случае все должно произойти быстро. Я хочу уехать из Флоренции совершенно спокойным. В Вене меня ожидает достаточно других забот.
– Когда прозвонят к следующей полунощной, графиня уже… – она замешкалась, подыскивая нужное слово, – покинет нас.
– Хорошо. И помните – полное молчание.
Голоса затихли. Хлопнула дверь.
– Пойдем скорей, тебе надо вернуться в твою келью, – сестра Верена взяла Каролину за руку.
Но Каролина в ужасе отшатнулась от нее. Она была уверена, что сестра Верена – тоже всего лишь орудие в руках Нери а это ночное рандеву в гладильной дьявольская пытка, чтобы сломить ее:
– Что с тобой? Ты не доверяешь мне больше?
– Кому я вообще могу доверять? – произнесла Каролина, обращаясь скорей к себе самой.
Монахиня решительно потянула ее. Каролина безвольно подчинилась. Они снова прошли тот же путь по коридорам и лестницам. Сестра Верена замкнула за ней высокую решетчатую дверь.
– Я должна идти, – прошептала она, – но я приду снова. Верь мне! И не ешь, не пей ничего – только то, что я тебе дам!
Каролина посмотрела на нее непонимающим взглядом. Она все еще была в оцепенении, в голове не было ни одной мысли. Монахиня скользнула по коридору, волоча по каменным плитам тяжелую рясу. Лишь теперь, оставшись одна, в тиши Каролина осознала свое положение. Надежды больше не было никакой. Она погибнет в этом застенке. Ее взгляд беспорядочно скользнул по келье. Окно! На мгновение страх перешел в отчаянное мужество. Она придвинула лежанку плотно к стене, поставила на нее маленький деревянный столик. Прижавшись к сырым, грубо отесанным каменным плитам стены, она с трудом достала до решетки и, схватившись за нее, подтянулась на руках. Она была чересчур слаба, чтобы долго висеть так, но в слабом свете она успела увидеть силуэты Флоренции. Темные купола и башни прорезали ясное ночное небо. Это зрелище лишь усилило в ней чувство бессилия, неволи. Нет, надежды больше не было. Каролину охватила паника. Она подскочила к зарешеченной двери. Как безумная затрясла железные проржавевшие прутья и закричала По подземным сводам жутко прокатилось эхо ее криков. Но, похоже, никто не слышал ее.
В конце концов, в полном изнеможении она упала на соломенное ложе и натянула на себя жесткое покрывало. Смертельно усталая, она, тем не менее, всеми силами противилась сну. Один раз ей показалось, что она слышит чьи-то шаги. Сердце забилось сильнее. Она знала, что дошла до того, чтобы заклинать любого человека, вымаливать себе жизнь. Она была готова сказать все, что от нее хотели только бы жить!
Она ждала, затаив дыхание, не решаясь шелохнуться. Шаги стихли, зато теперь появились другие звуки, голоса, стук, стоны. Повсюду вокруг нее в полу, в потолке, в стенах. В мучительном зыбком состоянии между бодрствованием и сном, в котором она насильственно удерживала себя, она прошла через все круги смертельного страха. И лишь когда в келью проник блеклый свет наступающего утра, се освободил от страха глубокий свинцовый сон…
