Сандра Паретти - Роза и меч
В коридоре раздались голоса. Донесся крик. Крик ребенка, тут же задушенный, словно кто-то силой заткнул ему рот. Этого звука было достаточно, чтобы Каролина забыла об осторожности, о самообладании. Она бросилась к двери и распахнула ее. Мужчины были настолько огорошены, что даже не сразу среагировали. Она услышала голос Нери, но была уже на лестнице. Она стремительно летела по ступенькам, но все было напрасно – они были быстрее. Вот они уже настигли ее, схватили за плечи, за руки, за ноги. В тот же момент на нее упало что-то грубое. Она отчаянно барахталась, но жесткая ткань мешка, который ей накинули на голову, туго охватила рот, нос, чьи-то руки сдавили шею. Кровь бешено застучала в ушах… Мужские голоса доносились откуда-то издалека, странно нереальные. Прежде чем потерять сознание, в голове ее промелькнула лишь одна мысль, жгучая и исступленная: я хочу жить, я хочу жить!..
Жить!.. Жить!.. Она не знала, она ли это кричала. Она вообще больше ничего не знала. Каждый вдох причинял ей боль. Вдох? Она дышала. Она жила. Каролина открыла глаза и тут же снова закрыла их. Казалось, что помещение качается, дурнота подступала к горлу. Она попробовала дышать медленнее и вспомнить, где она. Руками нащупала вокруг себя грубую материю. На ней была рубаха из сурового полотна с длинными рукавами, жесткая ткань в кровь стерла ее шею. Ноги были босы. Все тело болело, в голове была глухая пустота. Она вновь попыталась открыть глаза. Помещение постепенно обретало очертания: узкое зарешеченное оконце высоко под потолком, через которое едва проникал свет, блестящие от сырости стены из больших тесаных камней, серый каменный пол, высокая тяжелая дверь с решеткой.
Она попробовала выпрямиться, но тут же снова упала на соломенную подстилку. Как давно она здесь? День? Месяц? Год? Время ничего больше не значило. Ее память, ее воля были так же парализованы, как ее тело, у которого, казалось, осталось одно желание: спать… Однако та искорка сознания, которая еще жила в ней, противилась этому. Отчаянно пыталась она выстроить в один разумный ряд клочки воспоминаний. Пьомбино. Гостиница в гавани. Нери. Ребенок, которого отняли у нее. Бату. Мужчины на лестнице. Потом все обрывалось. Куда ее привезли? Опять вспомнилось письмо. Монастырь святого Марка во Флоренции? Ее рука, вяло свисавшая с низкого ложа, нащупала кувшин и стакан, стоявшие на полу. Опершись на локоть, она налила себе чего-то в стакан. Молочно-белая жидкость имела тяжелый сладковатый запах. Она отпила глоток, и дурнота, мучившая ее, усилилась. Все в ней судорожно сжалось. Она упала на ложе и почувствовала, как все ее тело вдруг покрылось потом.
Яд! Эта мысль будто разорвала туманное оцепенение, державшее ее в своих тисках. Ее хотели окончательно заставить замолчать? Или это было средство принудить ее говорить? Это оно парализовывало ее, словно свинцом наливало руки и ноги, помрачало память, сковывало волю? Она должна бороться, сопротивляться если она махнет на себя рукой, это верный конец. Но она была чересчур слаба. Мысли путались в ее голове, и она вновь погрузилась в безвольное полузабытье.
Когда она очнулась, было темно. Она вся дрожала от холода. Зубы отбивали дробь. Каролина натянула на плечи жесткое колючее покрывало. Давление в голове стало меньше, и свинцовая тяжесть в теле тоже немного ослабла. Организм начал сопротивляться. Видимо, ее разбудили шаги. Они гулким эхом отзывались в коридоре и остановились перед ее дверью. В свете фонаря она увидела сквозь решетки фигуры двух монахинь. Они разговаривали шепотом, но слов не было слышно. Загремели ключи, щелкнул замок, и дверь открылась. Каролина опустила веки и притворилась спящей. Ее сердце громко стучало.
– Разве она не похожа на ангела с ее длинными красивыми волосами? – произнес один голос.
Каролина почувствовала, как чья-то рука ласково погладила ее по голове.
– Да, уже неземная, – насмешливо ответил второй голос.
С тихим стоном, словно очнувшись от глубокого сна, Каролина открыла глаза и безучастно посмотрела вокруг.
– Где я? – сонно спросила она заплетающимся языком.
– Где тебе и положено быть! – Старшая из монахинь с хриплым, низким голосом с безжалостным любопытством разглядывала Каролину слегка выпученными глазами. – Ты была очень больна, но мы уж поставим тебя снова на ноги. Давай, выпей это. Это пойдет тебе на пользу, – подсунув руку Каролине под спину, она поднесла к ее губам стакан.
Каролина покачала головой.
– Я не хочу пить.
Монахиня положила руку ей на лоб.
– У тебя еще есть жар, – сказала она.
Вторая монахиня, стоявшая в тени в конце ее ложа, подошла ближе. Со странной улыбкой она сняла грубое покрывало, расстегнула на груди суровую полотняную рубаху. Вдвоем они посадили Каролину и стащили рубаху через голову. Потом та, что помоложе, начала обтирать ей тело губкой, смоченной в спирте. Старшая вытирала насухо полотенцем. Приятное чувство свежести охватило Каролину. Монахини натянули на нее свежую рубашку. Когда старшая на секунду отвернулась, младшая как бы ненароком погладила ее грудь. Растерянная Каролина легла обратно на свое ложе.
– Я сестра Верена, – сообщила молодая монахиня с мягкой, мелодичной интонацией. – Я принесу попозже еду.
– На, возьми вещи, – голос старшей звучал раздраженно.
Она швырнула Каролине старую рубашку и пошла к двери. Обе вышли из кельи. Щелкнул замок, и шаги удалились.
Сестра Верена пододвинула шероховатый деревянный столик, на котором стоял поднос с едой, к ложу Каролины.
– Давай, ты должна теперь есть.
Каролина посмотрела на кушанья. Пузатая чашка с мясным бульоном, в котором плавали маленькие золотистые кнели из мозгов; в море благоухающего розмарином томатного соуса – кусок лазании, посыпанный пармезанским сыром и завитками сливочного масла; в стеклянной вазочке – вишневый компот. Охотнее всего она тут же набросилась бы на еду, но Каролина поборола это желание. А вдруг в еду что-то подмешано?
– Я не голодна, – вяло сказала она. – Ты можешь мне сказать, где я?
– Я бы с радостью тебе это сказала, но я должна молчать, – монахиня опустилась на край ложа Каролины.
– Я во Флоренции? Пожалуйста, скажи мне только это! – Каролина посмотрела в ее лицо с правильным овалом, нежной белой кожей и меланхолическими глазами.
– Не во Флоренции, – прошептала та, – но неподалеку от нее. – Она порылась в глубоких карманах своей широкой черной рясы. – Смотри, что я тебе принесла. – Она вытащила гребень и с теплотой оглядела Каролину. – У тебя такие красивые волосы. Можно я их расчешу?
Ее темные глаза ласкали взглядом Каролину, ее волосы, лицо, тело. Этот взгляд внушал Каролине беспокойство. Из глубин памяти всплыла детская сказка, в которой принцессу погрузили отравленным гребнем в сон, подобный смерти. Монахиня начала расчесывать ее. Медленно, нежно шла она гребешком по ее тяжелой иссиня-черной копне волос, приглаживая их рукой.
