Мишель Моран - Нефертити
— Откуда ты знаешь? — застенала она, и отец показал ей найденный на рынке рисунок: змея с головой царя проглатывала статую великого бога Амона.
Теперь же Аменхотеп расхаживал по вершине холма, и тон его не допускал никаких возражений.
— Шесть сезонов — это неприемлемо! — бушевал он.
— Но что же мне делать, ваше величество? Я сужу по числу работников, достаточно искусных для того, чтобы строить храм…
Аменхотеп выпятил челюсть.
— Значит, мы используем войско.
Нефертити шагнула вперед; в голосе ее прорезалось возбуждение.
— Если солдаты помогут строить храм, за сколько можно будет управиться?
Майя нахмурился:
— О каком количестве солдат идет речь, ваше величество?
— Три тысячи, — мгновенно отозвался Аменхотеп, не думая ни о войне, которую обещал Хоремхебу, ни о границах Египта, нуждающихся в защите.
— Три тысячи? — Майя попытался скрыть удивление. — Тогда может потребоваться… — Он умолк на миг, производя расчеты. — Если у нас будет столько работников, мы, возможно, справимся всего за три сезона.
Аменхотеп решительно кивнул:
— В таком случае все солдаты, находящиеся в Мемфисе, сегодня же вечером будут приставлены к делу.
— А как же границы Египта? — твердым тоном поинтересовался отец. — Их необходимо защищать. Да и дворец требуется охранять. Возьмите тысячу, — сказал он, но я знала, что это предложение причиняет ему боль.
Отец бросил на мою сестру предостерегающий взгляд, и она кивнула:
— Да. Тысячу. Мы не хотим, чтобы границы Египта остались без защиты.
Аменхотеп подчинился. Затем он взглянул на Майю.
— Но ты сегодня же вечером сообщишь людям об этом.
— И Хоремхебу? — спросил отец. — Он будет недоволен.
— Значит, пускай будет недоволен! — огрызнулся Аменхотеп.
Отец покачал головой:
— Он может поднять войско против вас.
Панахеси мгновенно очутился рядом с Аменхотепом.
— Заплатите войску больше, чем они могли бы получить с добычи, отвоеванной у хеттов, — предложил он. — Утихомирьте их. Теперь, благодаря налогам, денег предостаточно.
— Отлично. Отлично! — Аменхотеп улыбнулся. — Я дам такую плату, что солдаты меня не покинут!
— А военачальник? — снова спросил отец.
Аменхотеп прищурился.
— А что военачальник?
На следующий день Зал приемов был забит просителями, желающими видеть фараона. Строительство величайшего храма, равного которому не было, уже началось, и с места строительства то и дело прибывали посланцы со свитками. Пока Кийя бродила вперевалочку — как корова, по выражению Нефертити — по дворцу, от кресла к креслу, слуги сновали туда-сюда с уточнениями и замерами от зодчего Майи. Затем двери Зала приемов распахнулись, и Аменхотеп напрягся. Стражники сомкнулись вокруг Хоремхеба. Военачальник рассмеялся.
— Я сражался против нубийцев, еще когда был мальчишкой! — насмешливо бросил он. — Ты думаешь, пятнадцать стражников сумеют меня остановить?
Он зашагал к трону.
— Ты поклялся мне, что война будет! Я отдал тебе храмы Амона!
Аменхотеп улыбнулся.
— И я очень тебе признателен.
«Будь я царем, я бы не стала насмехаться над этим военачальником», — подумала я.
Хоремхеб, стоящий у подножия помоста, напрягся.
— Как долго ты намерен использовать египетских солдат в качестве рабочих?
— Три сезона, — ответила со своего трона Нефертити.
Хоремхеб перевел взгляд с фараона на мою сестру. Я содрогнулась, но Нефертити не дрогнула.
— Границы Египта нуждаются в надежной защите! А для этого требуется каждый солдат! — предостерег Хоремхеб. — Хетты…
— Мне плевать на хеттов!
Аменхотеп сошел с помоста и остановился перед Хоремхебом, зная, что в полном стражников зале ему ничего не грозит.
Хоремхеб резко втянул воздух. Кожаное нагрудное украшение натянулось.
— Ты солгал мне.
— Я даю твоим солдатам работу получше — и безопаснее.
— На строительстве храма Атона? Ты осквернил Амона!
— Нет, — зловеще улыбнулся Аменхотеп. — Это ты осквернил Амона.
От гнева у Хоремхеба набухли жилы на руках и шее.
— На нас нападут, — предупредил он. — Хетты обрушатся на Египет, и, когда твои люди из солдат превратятся в строителей, ты об этом пожалеешь!
Аменхотеп придвинулся к Хоремхебу, так что только я, сидевшая на самом нижнем ярусе помоста, слышала их разговор.
— Люди следуют за тобой, как следовали за моим братом, — уж не знаю почему. Но ты будешь следовать за Атоном. Ты будешь служить ему, ты будешь служить фараону — либо лишишься своей должности и у тебя во всем Египте не останется ни единого друга. Хоремхеб Лишенный Друзей — вот как тебя станут называть. А всякий, кто станет знаться с тобой, будет убит. — Аменхотеп выпрямился. — Ты понял?
Хоремхеб не ответил.
— Ты понял? — выкрикнул Аменхотеп так, что у меня зазвенело в ушах.
Хоремхеб стиснул зубы.
— Я отлично вас понял, ваше величество.
— Ну так иди.
Военачальник зашагал прочь из зала, а мы смотрели ему вслед, и я подумала: «Он сделал сегодня большую глупость».
Аменхотеп оглядел пребывающий в полнейшем беспорядке Зал приемов и объявил:
— Прием окончен!
Он бросил взгляд на группку визирей, сгрудившихся у подножия помоста, и сердито спросил:
— Где Панахеси?
— Там, где строится новый храм, — ответил отец, скрывая удовольствие.
— Хорошо. — Аменхотеп повернулся к моей сестре и улыбнулся ей. — Пойдем пройдемся по саду. С этим может справиться твой отец.
Он взмахнул рукой с браслетами, указывая на длинную очередь просителей у входа в зал.
Нефертити посмотрела на меня, и без слов стало ясно, что мне тоже следует идти.
Мы прошли через внутренний дворик к раскидистым сикоморам, на которых уже поспели плоды.
— А ты знаешь, что Мутни может сорвать любую травинку в саду и сказать, как она называется? — спросила Нефертити.
Аменхотеп подозрительно оглядел меня.
— Ты целительница?
— Я немного училась, пока жила в Ахмиме, ваше величество.
Нефертити рассмеялась:
— Совсем и не немного. Она — маленький лекарь. Помнишь корабль?
Аменхотеп напрягся. Зачем Нефертити напоминает ему о подобных вещах?
— Когда у меня будет ребенок, она будет одной из моих целительниц, — заявила Нефертити, и в ее голосе было нечто такое, что заставило нас с фараоном повернуться к ней.
— Ты носишь ребенка? — прошептал фараон.
Нефертити улыбнулась еще шире.
— Первого сына Египта.
Я ахнула, прикрыв рот ладонью, а Аменхотеп издал восторженный вопль и прижал Нефертити к груди.
