Мишель Моран - Нефертити
— Ты носишь ребенка? — прошептал фараон.
Нефертити улыбнулась еще шире.
— Первого сына Египта.
Я ахнула, прикрыв рот ладонью, а Аменхотеп издал восторженный вопль и прижал Нефертити к груди.
— Теперь мы — семья! И наш ребенок будет окружен такой любовью, как никто до него! — поклялся он.
Он нежно коснулся живота моей сестры. Подумать только, в семнадцать лет Нефертити станет матерью фараона Египта! Просто не верится!
Нефертити с сияющим видом повернулась ко мне.
— Ну?
Я не знала, что сказать.
— Боги благословили тебя, — радостно выпалила я, но вместе с этим ощутила страх. Теперь у нее будет своя семья, требующая внимания, муж и ребенок. — Ты сказала отцу?
— Нет. — Нефертити по-прежнему улыбалась. — Но я хочу, чтобы моего ребенка благословили в храме Атона! — с пылом произнесла она.
Я потрясенно уставилась на нее.
Аменхотеп посерьезнел.
— Значит, храм следует построить за девять месяцев, — сказал он. — Нужно закончить строительство к пахону.
Во дворце уже поползли шепотки среди слуг. На простынях Нефертити не оказалось крови, а на ее платьях — пятен. Конечно же, я об этом не знала. Я теперь жила через дворик от нее. Но Ипу ничуть не удивилась при этом известии.
— Ты знала — и ничего мне не сказала? — воскликнула я.
Ипу помогла мне стащить платье через голову и надеть другое, для вечернего празднества.
— Я не знала, госпожа, хочешь ли ты, чтобы я сообщала тебе сплетни.
— Конечно хочу!
Ипу улыбнулась так широко, что на щеках у нее появились ямочки.
— Тогда моей госпоже довольно лишь спросить.
Приготовления к празднеству в Большом зале официально начались лишь после того, как Нефертити сообщила Аменхотепу о своей беременности, но похоже было, что десятки столов и масляные лампы были подготовлены заранее. Помост с его тремя ступенями, поднимающимися к тронам Гора, был усыпан цветами. На каждой ступени слуги поставили по два кресла с высокими спинками и мягкими подушками, для самых высокопоставленных придворных. Мне предстояло сидеть на одном из этих кресел, наряду с отцом, матерью, верховным жрецом Панахеси и царевной Кийей — в том случае, если она явится. Последнее кресло оставили для избранного почетного гостя.
Нам всем предстояло, когда подадут угощение, подняться к царскому столу, за которым царственная чета обычно ела в одиночестве. Но этой ночью мы должны были присоединиться к ним. Эта ночь была праздником нашей семьи. Царской семьи Египта.
Когда мы вошли в зал, запели трубы — и продолжали петь, пока мы шли через него, чтобы уж точно ни один визирь не проглядел, сколько на мне золотых браслетов и сколько колец надел отец. Кийя отговорилась беременностью, но Панахеси шел к помосту вместе с нами, а моя мать, не скрываясь, сияла радостью.
— Твоя сестра носит наследника египетского трона, — полным изумления тоном произнесла она. — Когда-нибудь он станет фараоном!
— Если это мальчик, — ответила я.
На лице отца промелькнула улыбка.
— Пускай лучше это будет мальчик. Повитухи говорят, что Кийя носит сына, а эта семья не в состоянии позволить себе претендента на престол.
Большой зал был полон разговаривающими, смеющимися людьми. Здесь собралась вся мемфисская знать. Нефертити спустилась с помоста и протянула мне руку, чтобы пойти к себе в комнату вместе со мной. Она вся сияла, наслаждаясь триумфом.
— Ты не можешь дойти одна? — спросила я.
— Конечно могу! Но ты мне нужна.
На самом деле я вовсе не была ей нужна, но я скрыла удовольствие и взяла ее за руку. Все оборачивались, чтобы взглянуть на идущих через зал дочерей Эйе, и впервые я ощутила это чувство — как кружит голову сознание своей красоты и могущества. Мужчины смотрели на Нефертити, но взгляды их задерживались и на мне.
— Какая красивая малышка!
Нефертити пощекотала под подбородком толстую дочку какой-то женщины. Я удивленно взглянула на сестру. Она никак не могла счесть этого ребенка красивым. Но мать девочки с гордостью улыбнулась и поклонилась ей ниже, чем любая другая женщина при дворе.
— Спасибо, царица. Спасибо!
— Нефертити! — попыталась было что-то сказать я.
Сестра ущипнула меня за руку.
— Продолжай улыбаться, — велела она.
Тут я заметила, что Аменхотеп следит за нами с трона. Нефертити и сестра Нефертити, очаровательные, обворожительные, соблазнительные и желанные. Он спустился с помоста. Он не желал больше смотреть, как она расточает свое благоволение кому-то другому.
— Вот самая прекрасная женщина Египта! — провозгласил Аменхотеп, увлекая Нефертити прочь от меня.
Он провел ее обратно к трону из черного дерева, а Нефертити сияла.
Вокруг только и было разговоров что о ребенке.
В купальне, на Арене, в Большом зале — Нефертити повсюду напоминала всем, что она носит наследника египетского трона. К середине тота, похоже, даже мать устала это слушать.
— Она ни о чем другом не говорит, — по секрету призналась я.
Мы сидели на каменной скамье в саду и смотрели, как кошки охотятся на мышей в высокой траве.
— За этим она и явилась сюда, — сказала мать. — Чтобы дать Египту сына.
— И чтобы сдерживать царевича, — резко заметила я.
Мы стали смотреть на озеро; его гладь была покрыта колеблющимися на воде зарослями лотоса, и цветы-чаши отражались в воде.
— Будем надеяться, что это сын, — только и ответила мать. — Народ простит все, что угодно, если только будет царевич, наследник трона, и люди будут знать, что их не ждет впереди бойня из-за короны. Возможно, они даже простят, что царская семья строит храмы в Мемфисе, когда хетты наступают на египетские земли вокруг Кадеша.
Я с удивлением посмотрела на нее, но мать ничего более не добавила.
— Одевайся, Мутни. Мы идем в храм.
Я выглянула из-под простыней.
— В храм Амона?
Нефертити презрительно фыркнула.
— В храм Атона. Там закончили внутренний двор, и я хочу на него посмотреть.
— Его сделали за пятнадцать дней?!
— Конечно. Там работают тысячи людей. Поторопись!
Я кинулась на поиски платья, сандалий и пояса.
— А отец?
— Отец останется в Зале приемов, проводить в жизнь законы Египта. Идеальное трио, — с гордостью добавила сестра. — Фараон, его царица и знающий визирь.
— А мать?
Я быстренько натянула платье.
— Она идет с нами.
— Но что подумает Тийя?
Сестра заколебалась. Она созналась:
— Тийя сердится на меня.
В ее голосе прозвучало подлинное сожаление. На щеках сестры проступила краска стыда. В конце концов, это ведь именно царица Тийя возложила на голову Нефертити корону Гора. Но теперь преданность Нефертити принадлежала Аменхотепу, а не Тийе. Я знала, что Нефертити относится к этому именно так, но она никогда не говорила со мной ни о том, чего ей стоил этот выбор, ни о бессонных ночах, когда она сидела, подперев рукою голову, смотрела на луну и размышляла над тем, как ее решения отразятся в вечности. Теперь же Нефертити сидела на моей кровати и смотрела, как я одеваюсь. Она привыкла дразнить меня за мои длинные ноги и темную кожу. Но теперь у нее не было времени для детских дразнилок.
