Конни Мейсон - Охотник за приданым
— Успокойся, дорогая, тебе это не грозит, — усмехнулся он. — Ты слишком трезва и упряма, чтобы свихнуться. Никто не знает, сколько продлится война, а значит, меня долго не будет в Хоуксхевене. И я хочу, чтобы эту ночь ты запомнила навсегда. Что бы со мной ни случилось.
Его слова наполнили ее сердце неясной тревогой, но она лишь вздохнула и покорилась судьбе.
* * *Час спустя они по-прежнему лежали рядом. На лице Мэта застыла блаженная улыбка, а Лили задумчиво смотрела в потолок.
— Я не понимаю, — вдруг сказала она.
— Что именно, дорогая? — лениво отозвался он.
— То, что ты делаешь со мной, иногда доставляет мне истинное наслаждение. Это так. Ты тоже, судя по всему, получаешь удовольствие. Но я не понимаю почему, ведь мы же не любим друг друга!
Мэт снисходительно усмехнулся.
— Ты смешиваешь два понятия, дорогая, — любовь и радости секса. Люди занимаются сексом исключительно ради удовольствия. А что такое любовь? Как я уже и говорил, еще одно слово, придуманное для определения и оправдания плотских утех. Так что, дорогая, мы с тобой уже перешли за эту грань условности: нас связывает нечто большее, чем любовь.
Лили повернулась к нему спиной. Неужели он прав?
А что, если любви действительно не существует? Если так, то можно ли быть счастливой в браке только благодаря сексу? Долго ли длится страсть, не питаемая любовью?
Ответ, казавшийся ей всегда таким простым, внезапно превратился в столь запутанный клубок чувств, настроений, ощущений и интересов, что у нее перехватило дыхание. Пока же в качестве некой обобщенной, описательной формулы напрашивалось следующее: для кого-то нет любви, а для кого-то она существует. Но это неминуемо вело еще к одному вопросу, который она просто не смогла не задать:
— Ты обещаешь хранить мне верность, Мэт?
Едва ли не впервые в жизни Мэт растерялся. В данный конкретный момент он и думать не хотел ни о какой другой женщине, но кто мог поручиться, что завтра, через неделю, через месяц его настроение не изменится? Его отношения с Клариссой длились без малого пять лет, и в конце концов она ему надоела. Лили же спрашивает о верности вообще, о верности на всю жизнь. Подобные сроки были вне его понимания. Да, до сих пор еще ни одной женщине не удавалось разбудить в нем такой океан страсти, но обещать быть верным всегда Мэт не мог. Так же как и не мог обещать любовь, не зная, что это такое.
— Если ты хочешь прямого, честного ответа, — совершенно серьезно сказал он, — то на данный момент ты единственная женщина, которую я хочу.
— А что будет завтра? — не сдавалась Лили.
— Мои чувства подсказывают мне, что я буду желать тебя долго.., очень долго, — выдавил из себя Мэт, полагая, что это полуобещание наконец ее устроит.
Но не тут-то было.
— Почему же тогда ты не хочешь признать, что любишь меня?
Мэт начал злиться: она опять зашла слишком далеко.
— Господи помилуй, Лили, ну зачем вечно превращать лучшие моменты нашей жизни в словесные баталии? Я надеялся, ты с уважением и пониманием примешь мою искренность и не станешь вынуждать меня красиво лгать.
Я ненавижу ложь. Она опасна. Ложь подобна бумерангу: всегда возвращается к солгавшему. Поэтому знай: что бы я ни говорил, это правда, только правда и ничего, кроме правды, — как на Библии!
Она ничего не ответила.
— Ты не спишь ли, дорогая? — с раздражением окликнул ее Мэт.
— Нет. Просто мне горько думать, что я обречена провести всю жизнь рядом с человеком, который меня не любит. Но я уже говорила тебе об этом и не хотела повторять.
Сердце Мэта сжалось, он уже жалел о своих резких словах.
— Не надо так переживать, — со всей доступной ему мягкостью сказал он. — Я не встречал никого лучше тебя.
Ты просто создана для… — Повисла неловкая пауза, это слово, казалось, застряло у него в горле, но все же в итоге прозвучало:
— ..Для любви. Я просто боготворю каждую пядь, каждый дюйм твоего великолепного тела!
«Тело, только тело и ничего, кроме тела», — с горькой иронией мысленно перефразировала Лили его недавние слова и, проглотив обиду, сказала:
— Я рада, что оно доставляет тебе удовольствие.
Мэт не уловил скрытого смысла, вздохнул с облегчением и почти радостно добавил:
— Ты и представить себе не можешь какое! Ладно, хватит разговоров. Давай поспим немного, а через пару часов начнем все сначала. Я намерен показать тебе кое-что любопытное. Уверен, ты будешь в восторге.
Господи, лучше бы он этого не говорил!
Лили сжалась, с трудом сдерживая слезы. О, она ни на секунду не сомневалась, что ему нравится заниматься с ней любовью. И до тех пор, пока она не будет препятствовать ему в этом, ей можно не опасаться Клариссы. Но ведь Мэт не хочет связывать себя никакими обязательствами, даже верностью! Что же он за человек?
Мужчина, в жизни которого нет места для серьезной привязанности. Нет места для любви. Нет места для жены…
Мужчина, срывающий плоды наслаждений, едва пожелает. Самовлюбленная, самоуверенная, упрямая.., великолепная, потрясающая, обаятельная свинья!
Как же она его ненавидит!
Ложь.
«Полюбить его было бы совсем нетрудно», — подумала Лили, проваливаясь в темную бездну сна.
Когда несколько часов спустя Мэт снова призывно прикоснулся к ней, она не задумываясь скользнула в его объятия, безропотно позволяя провести себя по новым лабиринтам страсти. На этот раз Лили сама оседлала Мэта, подобно лихой наезднице, забирая, вытягивая из его могучего тела максимум наслаждения, пока он снова, вконец обессилев, не забылся сном.
Лили посетила одна странная мысль. Еще недавно она упрекнула Мэта в неумении (или нежелании?) хотя бы притворяться, что он любит ее, когда они занимаются сексом. Теперь же ей казалось, что, если бы он это делал, она возненавидела бы его по-настоящему. Когда Мэт говорил о ее теле или о том, как он хочет заняться с ней сексом, его слова имели хоть какой-то смысл — пусть и не всегда ей приятный, но вполне конкретный; прикинься же он влюбленным не любя, они стали бы лишь пустым звуком, и тогда, скорее всего. Лили всерьез бы задумалась о том, существует ли любовь вообще. Есть понятия, которыми нельзя спекулировать, и Мэт, даже не веря в любовь, видимо, это чувствовал. Да, он порой рассуждал до отвращения цинично, зато был честен, поскольку говорил лишь то, что действительно думал. Его прямой натуре претила ложь, даже во спасение, и он не желал кривить душой. Честный человек отвечает за свои слова, но лгущий — вдвойне: сначала, когда не правда слетела с его уст и ему поверили, он несет ответственность перед богом, людьми и собственной совестью за свой поступок, а потом, когда ложь раскрыта, — за ее последствия. «Ложь подобна бумерангу: всегда возвращается к солгавшему», — сказал Мэт, и он был прав, хотя Лили и не сразу поняла это, потому что не хотела понимать. С женщинами такое случается. Сказав правду, Мэт лишил ее иллюзий, причинив тем самым боль, но разве честнее было бы вселять в нее несбыточные надежды?
