Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен - На руинах «Колдовства»
Возбуждение Симоны росло с каждой скачкой. И когда наконец объявили четвертый заезд и Проказник рысью выбежал из паддока с хрупким юным жокеем на спине, она была почти как в лихорадке. Она не делала ставок в предыдущих заездах, но дала своему спутнику значительную сумму денег, чтобы он поставил на Проказника у одного из снующих букмекеров. Ее сердце быстро билось.
Проказнику очень подходило его имя. Он мотал головой и отпихивал соперников. Жокей сдерживал его и терпеливо возвращал на линию старта.
— Похоже, он нервничает, — сказал месье Отис, вернувшись с их билетами.
— Да. Боюсь, он непредсказуем. Возможно, он опозорит меня.
— Я думаю, ему просто не терпится бежать.
Симона согласилась. Проказник был сгустком энергии.
Раздался выстрел, и лошади помчались. Проказник ушел со старта третьим. Симона успела бросить лишь один взгляд на его прекрасные формы, и лошади промчались мимо. Преодолев поворот, они вытянулись длинной цепочкой на противоположной стороне овального поля. У некоторых мужчин были бинокли, и они опознавая лидера, выкрикивали:
— Королева Викки!
Мужчины и женщины шумно подбадривали своих фаворитов. Симона вдруг обнаружила, что тоже подает голос:
— Давай, Проказник! — задыхалась она, когда лошади появились снова, мчась к финишу. — Ты это можешь!
Проказник промчался мимо ближайшего соперника. Сердце Симоны как будто прыгнуло к горлу и сдавило его так, что она больше не могла кричать, но все ее существо подгоняло великолепное животное, которое — это чувствовалось даже с большого расстояния — боролось изо всех своих сил.
Проказник обгоняет… Проказник впереди!
Она с недоверчивым восторгом следила, как Проказник первым пересек финишную линию. Когда он изящно выступил вперед, чтобы принять венок из роз, который один из судей надел ему на шею, слезы гордости наполнили глаза Симоны.
Но в этот момент она увидела Ариста, стоящего рядом с Элен де Ларж и еще одной парой у перил слева от нее, и все удовольствие тут же покинуло ее, и все солнечное тепло, казалось, иссякло.
Месье Отис оставил ее, чтобы получить деньги, но даже пачка банкнот, которую он сунул ей в руки, не рассеяла мрачных теней, опустившихся на нее.
В тот вечер, вернувшись из юридической конторы, Алекс и отец сказали, что Роб был в городе и сообщил, что его раба Ноэля все еще не нашли.
Что же случилось с ним?
Симона просто должна была узнать об этом.
На следующее утро она приказала подать маленькую двуколку и поехала в город, взяв с собой Ханну. Она без проблем нашла антикварную лавку на Ройал-стрит, о которой говорил Чичеро. Колокольчик звякнул, когда Симона распахнула дверь. Ханна последовала за ней, держась в нескольких шагах позади.
В маленькой лавке пахло стариной, кожей и заплесневелыми тканями и пергаментом. Осколки прошлого окружили их.
Симона окинула взглядом экраны для каминов, предназначенные защищать легко плавящуюся косметику на воске, которой пользовались дамы раньше, большие жардиньерки из китайского фарфора, ленты звонков ручной работы и множество подносов со старинными украшениями. Пожилой бородатый мужчина сидел на табурете за высоким письменным столом, прислонившись спиной к стене.
— Здравствуйте, месье, — сказала Симона.
— Здравствуйте, мадемуазель. — Его голос был чистым и решительным и звучал моложе, чем выглядел мужчина.
«Неужели так очевидно, что я еще мадемуазель? — удивилась Симона. — Но он мог заметить, что я не ношу кольца». Неожиданно образ Ариста, стоящего рядом со смеющейся Элен де Ларж у скакового круга, мелькнул перед ее мысленным взором, и она услышала его слова: «Я женюсь на здоровой выпускнице монастыря…» Типичный креольский щеголь!
— Я ищу мухоловку из травленого хрусталя, — сказала она.
Бородатый мужчина оглядел ее удивительно проницательными глазами, и она вдруг почувствовала себя шпионкой.
— Я бы хотела очень красивую, — добавила она и вдруг осознала, что начинает болтать и не в состоянии остановиться. — Такую, как я недавно видела у подруги. С очаровательным узором… Цветы, кажется.
— Извините, мадемуазель. Возможно, такая будет в следующем грузе из Франции, но я не могу обещать именно травленый хрусталь. Она может быть из простого стекла, из Прованса. Вы не оставите ваше имя?
— Нет, — быстро сказала она. — Я хотела купить ее в подарок. Теперь мне придется поискать что-нибудь еще. Спасибо, месье.
Симона повернулась и вышла прежде, чем он смог предложить другой подарок, и, возможно, совершила ошибку, как подумала она потом. Но дело было сделано.
— Зачем вам нужна хрустальная мухоловка, мамзель? — Ханна была явно заинтригована.
— Я хотела купить подарок маман, — вдохновенно добавила Симона и предупредила: — Это секрет, Ханна.
— Что мы теперь поищем?
— О, сегодня больше ничего. Мне надоело. Я посмотрю что-нибудь в другой раз.
Теперь ей оставалось только ждать появления Чичеро.
В тот вечер все Арчеры сидели за длинным столом в Беллемонте. Все, кроме детей. Джеффи и Элинор уже уложили спать в старой детской наверху. Кроме семьи, были гости, соседи Тони и Роба.
Роб был все еще расстроен из-за потери раба и злобно ругал фанатиков-аболиционистов, разрывающих Союз на части.
— Мы уже в состоянии войны, — заявил он. — Это революция, неужели вы не понимаете? Члены партии «Свободная Земля» завидуют нам, потому что большая часть богатства страны сосредоточена здесь, на Юге, и мы контролируем конгресс. И не недооценивайте их зависть к нашему образу жизни. Они собираются уничтожить нас: не только наши устои, но и нас самих.
— Да, тот радикал Джон Браун высказал их намерения, — согласился его сосед. — Он воодушевляет беглых рабов собираться в банды и совершать набеги, вроде индейских, на своих белых хозяев.
— Неужели? — тревожно спросила Мелодия.
— Да, дорогая маман, — сказал Роб. — В Вирджинии и Миссури плантаторы живут в страхе перед беглыми неграми и их смертоносными рейдами.
За столом наступила тишина, никто не спорил, но никто и не присоединился к его скучному перечислению преступлений аболиционистов. Взгляд Мелодии смягчал обличительные речи, глаза Тони молили. Никто не должен подкармливать гнев Роба и еще больше воспламенять его. Хотя он выступал за благотворительное рабство, он становился очень резким в своей ненависти к аболиционистам в частности и ко всем северянам в общем.
Симона водила вилкой по тарелке, вспоминая раны от хлыста Роба на спине Ноэля и чувствуя тошноту. Она оглядела богато украшенный стол, пламя свечей в серебряных канделябрах, отражавшееся в хрустальных бокалах с красным вином, своих еще красивых родителей, Алекса и его прелестную Орелию, и подумала, что бы они сказали, если бы она рассказала им то, что поведал ей Ноэль.
