Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Объяснение продолжалось довольно долгое время. Том, который знал секрет, с восхищением внимательно следил за ближайшим волшебным эквивалентом магловских учёных. Вообще, если бы он фундаментально не был против отправить себя под палец бюрократической иерархии, он мог бы увидеть ценность в карьере невыразимца. Недостатком он признал, что задачи определялись ничем иным, как политической целесообразностью, а не его собственным выбором и интересами. И никакой свободы делиться своими исследованиями под своим именем и прерогативой — финансирование Министерства означало собственность Министерства.

А, и худшая часть министерской каторги: строгое расписание рабочих часов.

Кто-то, называющий себя «руководством», не только решал бы, что мог бы изучать гипотетический невыразимец Риддл, но мог бы и командовать, когда Тому обедать, посещать уборную или возвращаться домой к жене. Этого нельзя было терпеть. И в сей же момент праздная фантазия Тома об исследовании Отдела тайн растворилась в ничто.

Вокруг него волшебники и ведьмы ёрзали на своих местах, их глаза стекленели с тем же пустым выражением, которое было ему знакомо по урокам истории магии профессора Биннса. Он находил технические объяснения загадочными и, замечая ссутулившиеся плечи, поигрывания с шуршащими фантиками и отсутствующие зевки, он внезапно понял, как Гермиона чувствовала себя, когда была единственной студенткой, которая замечала, что профессор что-то написал на доске.

Стрелки на наручных часах Тома подползли к полудню, а затем перешли их без лишнего шума.

Воодушевление от редкого публичного суда — билеты на который распределяли по системе жребия из-за неслыханного ажиотажа — начало терять свой блеск. Зрители из аудитории, которые поспешили воспользоваться шансом стать свидетелями, возможно, публичного поцелуя дементора, начали понимать, что это не заменит трепета отменённого Кубка Лиги Квиддича. Министерство стремилось к тому, чтобы все точки над i были расставлены, а все росчерки проставлены на t, поскольку было бы бесконечно позорно ошибочно признать кого-то виновным и было бы слишком поздно возместить ущерб. Перекрёстный допрос мистера Принца был тщательный до дотошности, отчего Том был благодарен, что его собственное время у пюпитра было относительно коротким. Должно быть, они уже были уверены, что могут пришить Шмитца за Империус, поэтому не было смысла тратить на это слишком много времени.

В без четверти часа объявили перерыв. Брюзгливый Визенгамот в сливовых мантиях, несмотря на свой статус иссушенных древностей, умудрился локтями протолкать себе путь к двери впереди остальной толпы, торопясь добраться до уборной без очереди длиною в милю. Торговцы ждали за дверями зала суда, заполняя коридор запахом жареного арахиса, булочек с сосисками и ароматных пирогов. Один предприимчивый продавец, надев табличку с меню себе на шею, наложил заклинание Расширения на коробку с пирогами и успешно зарабатывал на голодной толпе в обеденное время, среди кого было множество чиновников Министерства. Согласно меню, пироги подавали двух видов: с мясом (14 кнатов) и названным мясом (18 кнатов).

(Тому сначала показалось это странным, затем он понял, что он больше не в Шотландии — он в Лондоне. Правила Улиц Лондона, которые он выучил с детства, гласили, что, если «мясной» пирог был дешёвым, сытным и вкусным, лучше не задавать вопросов).

Готовясь к пересменке, охранники-авроры на седьмом кольце призвали своих Патронусов с мест, где они высоко парили под крышей сцены амфитеатра. Несколько — светлячок, сервал и белый медведь — были и вовсе отпущены.

Нотт внимательно за ними наблюдал и, осмотревшись, чтобы убедиться, что никто поблизости не слышал, спросил:

— Ты знаешь, какую форму принимает твой Патронус?

— Нет, — коротко ответил Том.

— Значит… — сказал Нотт, — ты не вызывал одного для… ах, демонстрации.

— Нет.

— Хе-хе, — Нотт казался очень довольным собой, когда услышал это. Том запустил Жалящим сглазом ему в лодыжку. — Хс-с-с! Это было необязательно. Я ничего не сказал!

— Ты об этом думал.

— Нечестно, — сказал Нотт. — Я держал рот закрытым, это должно приниматься во внимание.

— Твои мысли были слишком громкими, и это было принято во внимание.

Нотт простонал:

— Как же получается, что я никогда не вижу, чтобы ты делал выговор своей «прелестной Прекрасной деве»? Раз уж ты проводишь с ней так много времени, ты должен был заметить, что она не думает бесконечные приятные мысли о тебе.

— То, как она это делает, очаровывает. То, как ты это делаешь, раздражает, — сказал Том.

— Очаровывает? Она? — ошалело сказал Нотт. — Ты не находишь её ни капельки назойливой?

— Нет, это я думаю о тебе, — сказал Том. — Но всё ещё подходящий приспешник, если принять всё во внимание. Это же говорит о том, что вкусовые предпочтения не учитываются?

— Не то слово, — сказал Нотт, закатывая глаза. — Посмотрим, поменяешь ли ты мнение о ценности «очарования» через пять лет.

— Не поменяю.

— И ты так уверен об этом, что готов поставить на кон свою жизнь?

— Когда ты знаешь, ты знаешь, — беззаботно сказал Том.

— Да, я понимаю, за что тебя так любят домохозяйки, — сказал Нотт с отвращением. — И это не из-за трайфла.

Перерыв подходил к концу, и человеческий прилив, который утёк за дверь разобщёнными струйками, нахлынул обратно с новой яростью. Начались споры из-за украденных мест, комментарии о недостатке предоставленного выбора для «антракта» и низкие оценки убранству туалетов Министерства.

— Я не требую эльфа, подающего горячие полотенца для рук, в театре В.А.С.И. в районе Каркитта, — сказала пожилая ведьма. — Но хочется ожидать большего от места, которое лучшие и умнейшие Британии выбирают для работы. На что они тратят деньги? В прошлом году они оштрафовали меня на десять галлеонов за каждую шишугу, чей хвост я не купировала. Каждый знает, что нельзя купировать хвосты выставочных шишуг — их же выставляют только ради подтверждения породы! Десять галлеонов, сказали они, и десять галлеонов в следующем году, если они придут и увидят, что я их не исправила. Ничто иное, как узаконенное вымогательство — ох!

Ведьма была сбита с ног особенно усердным толкающимся локтем, и Том ухмыльнулся. Волшебник перед ней пролил свой кубок горячего сливочного пива на спину мужчины впереди него. Этот мужчина взвизгнул от обжигающего напитка, стекающего по спине его мантии, и, наступив на подол юной леди перед ним, отправил её навзничь на пол. Дверь зала суда замерла, когда хаос распространился от небольшого узла до целого куска толпы, слоняющейся вокруг входа и лестниц, поднимающихся по концентрическим кольцам скамеек.

Авроры, разбросанные по сидячим рядам, спустились на нижний уровень, пытаясь восстановить порядок. Однако, как только они присоединились к толпе, они не смогли пройти столпотворение тел и остались незамеченными среди громких требований освободить место и повернуться обратно против нарастающего течения. Том вытянул голову, чтобы посмотреть, замечая искры света от предприимчивых волшебников, пытающихся силой выбраться из толпы. Это не улучшило ситуацию, а лишь добавило масла в бедлам и вывело его на новые высоты.

В толпе разбилось стекло, крики стали громче, отводя внимание Нотта от пристального рассматривания кружащегося марева дементоров над их головами.

— Что они делают? — сказал Нотт, нахмурившись. Ещё больше криков раздавалось от поднимающейся толпы, но вместо возгласов неудобства Том слышал в их голосах отзвуки пронзительных нот настоящей паники. По каменному полу звенело стекло. Нотт встал, чтобы посмотреть, что происходит внизу. — Ты чуешь это? Кто-то там разлил котёл зелья или что? Воняет гнилью.

Без единого слова Том вытащил свою палочку и поднялся на ноги. Вход превратился в запруженную трясину извивающихся тел, испуганных бледных лиц и хватающих рук. Искры заклинаний вспыхивали в толпе, теряясь в водовороте тьмы, которая перемещалась от уровня топчущих ног до уровня пояса и, наконец, до уровня безумных глаз и лиц. Крики сменились попытками заглотить воздуха, сиплыми вздохами и хрипящим кашлем с густой мокротой, вырывавшимся одновременно из дюжины глоток, слишком напоминавшими пациентов на полу чумной палаты для смертников.