Зоя. Том второй (СИ) - Приходько Анна

Янек побледнел, тяжело вздохнул, закрыл глаза. Сердце бешено застучало.

– Ешьте, – приказал Янек детям.

– А чего ты боишься? – поинтересовалась Глафира. – На недотрогу вроде непохож. Несколько часов терпения и у тебя впереди целая жизнь. Это мой последний рейс. В Москве я убегу. Не знаю, зачем я всё это тебе говорю, но ты внушаешь доверие.

Я просто влюбилась в твоего сына. У меня был такой же. Тот смотритель, что посадил вас в поезд, мой муж. Наш сын Ванечка умер в младенчестве. Я обозлилась на весь мир.

Мне казалось, что все вокруг против меня. И я стала злом. Я разлучала путников с их детьми, смотрела на обезумевших родителей и чувствовала, что я не одна, что моя боль теперь распределяется между всеми. И мне было легче.

Мы с мужем договорились, что если нам встретится ребёнок, похожий на нашего, заберём его себе. И твой очень похож на моего Ванечку. Поэтому муж и посадил тебя в мой вагон. Я не буду тебе говорить, что я должна с тобой сделать.

Янек шарахнулся от проводницы, строго сказал детям:

– Отодвиньтесь от стола.

– Пусть едят, – прошипела Глафира. – Им нужно расти, неизвестно когда вообще придётся поесть.

В купе заглянул один из военных, что заходил после посадки.

Глафира положила руку на плечо Янека, погладила его.

Военный присвистнул и пошёл дальше. Глафира заперла дверь, села вплотную к Янеку и произнесла:

– Сейчас тяжёлое время. Грабят нещадно всех. Царя свергли и многие пустились во все тяжкие. В основном страдают теперь те, кто едет куда-то в поисках хорошей жизни. Глупые. Сидели бы дома. Там стены родные сохранят, не дадут пропасть. А они с мешками денег тащатся невесть куда.

Прошлой ночью мне приснился сын. Он долго плакал, а потом прокричал, что ненавидит меня за то, что я сделала многих несчастными. Я проснулась, и меня словно кто-то расколдовал. Знаю, что попаду в ад. Но если спасу тебя и твоих детей, у меня появится оправдание. Поэтому не в твоих интересах сопротивляться.

Мне не нужны деньги. Просто будь моим мужем до Москвы, и там наши пути разойдутся. В вагоне ни с кем не разговаривай. Даже слова не произноси. Просто улыбайся.

Никому не позволяй угощать твоих детей. Если дети что-то возьмут, забери у них это и отдай мне, я выброшу. Если будут предлагать пить, не пей. Будь начеку каждую секунду.

Пока я рядом с тобой ты в безопасности. Никто не знает моего мужа в лицо. Поэтому если всё правильно сделаешь, то тебя никто не тронет.

Янек мельком взглянул на Катю. Она больше не притронулась к еде. В глазах девочки застыл ужас. Сын что-то смаковал и, как всегда, улыбался.

Янек помолчал, потом спросил:

– А почему я должен вам верить? Вдруг вы морочите мне голову добротой.

– А верить или нет – дело твоё. Хочешь, иди в вагон. Тебя задержат за безбилетный проезд, высадят на какой-нибудь станции, заберут детей. И куда денут их и тебя, мне неведомо. Но будь уверен, твоя жизнь сейчас на волоске, – Глафира ответила спокойно, без раздражения.

Поезд начал тормозить. Глафира вышла из купе. Янек подсел ближе к детям.

– Катя, – прошептал он девочке, – ничего не бойся, я с тобой.

Он поцеловал её в лоб. Увидел слёзы на её глазах.

– Вытри слёзы поскорее, – попросил её Янек, – у нас всё будет хорошо. Мы едем в Москву, оттуда добраться до Ростова будет несложно. Потерпи, прошу тебя. Скоро мы будем дома.

Катя закивала, послушно вытерла щёки и даже улыбнулась.

– Дяденька-а-а, – сказала она и запнулась, а потом продолжила, – папа, мне с тобой не страшно.

Янек прижал к себе девочку.

В купе вдруг влетела Глафира. Присела рядом с Янеком.

– Обнимай меня, – прошипела она.

Янек положил дрожащую руку на талию Глафиры, а Катя изобразила на лице улыбку.

Янек с благодарностью посмотрел на девочку. Тотчас в купе вошли двое. Глафира прикоснулась губами к щеке Янека.

– Ну не скучайте, – произнесла Глафира, потрепала Катю за щеку, я скоро вернусь.

Вошедшие с удивлением разглядывали Янека и детей.

– И чего ты их за собой потащила, Глаша? – сказал один, нервно дёргая головой.

Глаза Янека встретились с его глазами. Незнакомец сверлил Янека насквозь.

– Страшно стало за них, а я всё время далеко. Дети так мать забудут. Катя наклонилась слегка и прильнула к Глафире.

– Дура ты, Глафира, – сказал другой.

Янека передёрнуло. Он встал, посмотрел на того, кто оскорбил Глафиру, сделал шаг вперёд.

А тот замешкался и выпалил:

– Да ладно, бабы все дуры, это я так, к слову.

И оба вышли.

Глафира отправилась вслед за ними. Вернулась уже тогда, когда поезд тронулся.

– Ну вы и артисты, – сказала она смеясь. – И что только человек не сделает, лишь бы жизни не лишиться.

На всех остальных станциях повторялось одно и то же, только заходили в купе другие. Ночью Янек не спал. Охранял сон детей. Иногда замечал, что и Катя не спит подолгу.

Перед самой Москвой Янек услышал, как кто-то перед купе зло сказал Глафире:

– На обратном пути за тобой двое. Если не справишься, то пеняй на себя.

В Москву прибыли вечером третьего дня.

– Вам придётся идти со мной на ночлег, – обратилась Глафира к Янеку. – Если увидят, что вы не со мной, у меня будут проблемы. Завтра рано утром тебе нужно уйти. Я не знаю, куда ты дальше поедешь, но на этом вокзале тебе появляться нельзя.

Янек, неся под тулупом сына и держа Катю за руку, с тяжёлым сердцем шёл за Глафирой.

Пани Анне принесли письмо, когда дома не было ни Софьи, ни Германа.

Она развернула лист. В глаза сразу бросилось «Ваш сын Я…»

Анна покачнулась, схватилась за стол. Уставилась на письмо, буквы поплыли перед глазами.

Она, еле передвигаясь, дошла до стула и рухнула на него.

Дрожащими руками вчитывалась в буквы, но не могла разобрать ничего. Зажмурила глаза, потёрла их. Сердце выпрыгивало из груди. «Ваш сын Я… Ваш сын Я…» – стучало у пани Анны в висках.

Из глаз потекли слёзы. Она продолжала смотреть на письмо и шептала:

– Ну почему же я ничего не могу прочитать? Сынок, Янек, мальчик мой… Софья, Герман, – кричала Анна, словно забыла, что их нет дома.

Долго приходила в себя. Отдышалась.

Перед глазами всё равно была какая-то пелена, но буквы были уже различимы.

Анна читала каждое слово громко, отрывисто в такт своему грохочущему сердцу, чтобы запомнить всё, что там написано на случай, если глаза опять подведут:

– «Дорогая… мама…, вашими… молитвами… я… скоро… буду… дома… Прошу… Вас…, сообщите… Зое… Ваш… сын… Я…»

Анна закрыла рот рукой, боялась закричать. Но громкий крик всё равно вырвался из груди. Она свалилась со стула на пол и громко зарыдала.

– Живой, живой, я же говорила, я же знала, что ты живой, сынок. Моё сердце чувствовало тебя, – причитала она между рыданиями.

Когда выплакала все слёзы, встала с пола. Прочитала ещё несколько раз.

Потом начала бегать по комнате, вытащила из шкафа печенье, накрыла на стол.

– Я приготовлю твои любимые пляцки, – говорила она, словно Янек уже рядом с ней. – Знаю, что ты будешь им рад. Помню, что в прошлый раз ты их не ел из-за обиды на меня, но прошло уже так много времени. Ты же забудешь все обиды? Правда?

Я одна ждала тебя, сынок. Тебе будет больно, скверно, тяжело услышать правду. Но я не буду молчать. Знаю, что ты жил ради Зои и детей, знаю, что не ради меня, но они не ждали тебя так, как я. Они забыли тебя.

Зоя согрешила уже с другим. Я всю правду расскажу тебе. И ничего ей передавать не буду. Она предала тебя, сынок. Ты сильный и справишься. Я помогу тебе.

Мы уедем в Польшу, выдадим Софью замуж. Ты у меня совсем ещё ребёнок. Найдёшь своё счастье на родной земле. Ты меня только послушай, мать плохого не посоветует. Я вот свою не слушала да оказалась здесь. Вся моя жизнь была наполнена слезами. А потом Софьюшка вернулась ко мне, и теперь ты.