Пенелопа Нери - Украденный миг
— Расслабься, любовь моя, полегче, Эмм. А-аах, детка, какая же ты нежненькая, как расцвела моя хорошенькая маленькая девочка, она просто…
Казалось, небо обрушивается на нее. Вновь это… Эмма снова, как тогда, онемела от страха, задыхалась от ненависти. Еще немного и душа оставит ее тело. Нет, она уже не та беспомощная малышка, и она поклялась, что ни за что не станет его беспомощной жертвой. Однажды она уже бежала от него по пустынной ночной дороге от Вайкалани, но теперь должен убраться он — из ее родной хижины, с земли, завещанной ей матерью… Ее бедная мама сделала все, чтобы он не имел права оставаться здесь.
Пальцы ее нащупали рукоятку ножа. Эмма резко откатилась в сторону, изо всех сил ударив мерзавца ногой. Руку с ножом она выставила перед собой для защиты. В свете возрастающей луны девушка видела, какой сумасшедшей злобой сверкнули глаза Джека.
— Кажется, я уже сказала, чтобы ты убирался с моей земли, ублюдок! — закричала Эмма, придерживая на груди свободной рукой складки ночной сорочки, которую он тянул на себя. — Я поклялась убить тебя, если твои грязные руки еще хоть раз посмеют прикоснуться ко мне! — Ее голос вдруг сел. Она шипела на него, как змея. — Я убью тебя, у меня хватит сил — и сил, и смелости. Я не испугаюсь тебя и никогда не пожалею, что прекратила твою грязную, подлую жизнь!
Джек Джордан быстро вскочил на ноги. В свете луны, лившемся сквозь щели плетеной хижины, лицо его было мертвенно-бледным.
— Но, Эмми, девочка моя, ты меня не так поняла, не заводись так… — Его воркующий голос представлял уродливый контраст со злобным выражением лица. Он слащаво вытягивал свои слюнявые губы. — Я лишь хотел немного побаюкать и поцеловать мою маленькую девочку. Ну же, Эмм, всего один невинный поцелуйчик своему папочке. С чего ты так разошлась, Эмм? — Он вдруг качнулся.
Джек Джордан был, по обыкновению, пьян. Ее желудок буквально выворачивало, когда она смотрела на него. Раньше в таких случаях она подсовывала ему еще одну бутылку, чтобы он свалился окончательно. Но хватит уже! Она больше не намерена участвовать в этих играх.
— Нет, Джек Джордан, благодарение Богу, я уже не твоя маленькая девочка, не глупышка Эмми — твоя доченька! Ты должен узнать одну страшно интересную новость: я даже никогда и не была ею! Итак, я вовсе не обязана целовать тебя, готовить тебе, стирать твои пропревшие рубашки. Ты для меня — ничто, Джек Джордан! Еще даже меньше, чем ничто!
Его водянистые голубенькие глазки сощурились:
— Что все это значит, что ты пытаешься сказать мне, девчонка?
— Правду, Джордан. Мама поведала мне свою тайну перед смертью. Она скрывала ее от меня целых двадцать лет! А перед смертью рассказала мне о моем отце, о моем настоящем отце… О, это известие явилось для меня настоящим подарком, даром и избавлением. Эта новость стала для меня дороже даже той земли, что она мне завещала! Да, Джек, мать вышла за тебя однажды, и я ношу твое имя, это верно, но я — не твоя дочь! Во мне нет и капли твоей проклятой крови!
— Что все это значит?
— Разве ты еще не знаешь? Макуа была беременна, она не знала, как поступить, как исправить свое положение, и тут подвернулся ты.
— Ах, так значит, ты дочь шлюхи и сама проклятая шлюха! Ну, говори, чей же тогда ты ублюдок? Кто этот белый подонок, что сделал тебя твоей матери, уж не Джекоб ли Кейн? Недаром тебя так и тянет к этой проклятой семейке, к этим заносчивым выскочкам! Уж не согрешила ли ты со своим же братцем?
Спокойно улыбаясь и глядя на него с выражением превосходства, Эмма гордо бросила ему в лицо имя своего настоящего отца. Это было достойное имя. Она произнесла его с гордостью, и это принесло ей облегчение. Эмма глубоко вздохнула и, ничего уже не боясь, бросила нож на стол.
Джек Джордан замолчал, тихо, по-воровски, выскользнул за дверь и беззвучно прикрыл ее за собой.
Глава 19
— Ничего, сеньор, я возьму его!
Гидеон упрямо помотал головой, соскакивая с седла и подтягивая подпругу.
— Отдохни, Филипп, пока, а я сам займусь этим дьяволом.
Держа у левого бедра лассо, свернутое кольцом, Гидеон рысью подъехал к матерому красавцу вожаку, предводителю дикого стада длиннорогих.
Грозно склонив мощную шею, бык взревел и отпрянул в сторону.
Лассо просвистело над самыми его рогами, но бык уклонился и мгновенно перешел в нападение. Он бросился вперед, затем, пропахав острыми передними копытами длинную, глубокую борозду, резко остановился, метнулся вправо, тут же сделал короткий выпад влево и, как опытный, искусный фехтовальщик, отпрыгнул назад, остановившись на безопасном расстоянии от противника. Розовая слюна капала с тупой морды, но лиловые глаза с налитыми кровью белками светились веселым, торжествующим блеском.
Кончик его острого, точно на станке выточенного рога вонзился в круп лошади и распорол его в нижней трети.
Хлынула струя темной, почти черной крови.
Лошадь с болезненным ржанием взвилась на дыбы и, изгибая шею в кольцо, попыталась сбросить с себя седока. От боли в позвоночнике и страшного толчка вверх и вбок Гидеон едва не вылетел из седла, но удержался, натянул поводья и, работая хлыстом и шенкелями, усмирил взбесившееся от боли животное. Огладив лошадь, он уже спокойным шагом отъехал в сторону.
Теперь вожака атаковал Филипп. Осадив на полном скаку молодую пегую кобылку, он сделал бросок — и петля восьмеркой обвилась вокруг шеи и страшных рогов, кривых и сверкающих на солнце, как сабельные клинки.
В считанные секунды Филипп завалил быка на бок, стреножил его, затащил в загон, надежно привязал джутовой веревкой к ободранному догола стволу ореха и одним ловким движением освободил свое знаменитое лассо, прочное на разрыв, скрученное из тончайшего волоса, скользкое и упругое, как китовый ус.
— Браво, Филипп! А я оказался совсем неуклюжим. Все позабыл, пока бездельничал в этой паршивой армии. Да и постарел немного…
— Ничего страшного, сеньор Гидеон. Скоро ваша сноровка вернется к вам. Вы просто отвыкли. Я ведь занимаюсь этим делом с малых лет. Я — потомственный вакеро, работал на большом ранчо в Техасе, но там мало платят, да и надоел мне Техас, а тут как раз прослышал, что мистер Гидеон набирает опытных людей за подходящую плату сюда, на Гавайи. Ну, я сразу решил, что поеду сюда во что бы то ни стало. Опыта мне не занимать, верхом я ездить научился еще раньше, чем ходить, а уж лассо бросал на все, что шло, бежало, летело, ехало и плыло, вообще — на все, что хоть как-то передвигалось, гораздо прежде, чем у меня выпал первый молочный зуб…
Гидеон перебил его рассказ:
— Да уж, Филипп, насмотрелся я на тебя сегодня. В деле ты хорош. Знаешь, я все время наблюдаю за тобой, и мне кажется, что ты справился бы и с более трудной работой. Что ты скажешь о месте управляющего, а? Дяде Кимо пора уж и отдохнуть, он сам мне все время говорит об этом. Я хотел бы сделать тебя старшим над всеми ковбоями.
