На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина

Но она… была ли счастлива она? Ощущала ли то же самое? И если ощущала когда-то, не потеряла ли это за годы, которые провела вдали от него? Особенно после всего, что ей довелось пережить по его вине. Когда он обещал защитить ее, но не смог, как она как-то и предсказывала.

Ее спас поляк, а затем, видимо, русский капитан. Но не он, тот, кто обещал когда-то защитить ее от всего мира.

Не сумел. Не смог…

Но ноги не слушались головы и все продолжали ход в параллель ходу поезда. Не позволяли остановиться и отпустить взглядом любимое лицо. Такое незнакомое и знакомое одновременно, на которое хотелось смотреть бесконечно.

Посмотри на меня… Только раз. Посмотри на меня…

Рихарду хотелось, чтобы она увидела его. Пока это еще возможно. Пока поезд набирал скорость, покидая станцию. Просто посмотреть на него и увидеть его. И он был уверен, ее глаза сказали бы без лишних слов то, что скрывалось от него, то, что было окутано облаком сомнений или запятнано грязью чужой лжи.

Посмотри на меня, мое сердце…

Идти вровень с окном становилось все сложнее. Ход поезда все нарастал. А ее невидящий взгляд был по-прежнему устремлен чуть дальше него. Мимо него. Можно было поднять руку и стукнуть в стекло, чтобы Лена повернула голову и заметила его на перроне. Можно было, но вот нужно ли, шепнул разум, пользуясь тем, что сердце, потрясенное происходящим, тихо стонало в груди. И ноги вдруг подчинились разуму, предав сердце, остановили шаг, позволяя поезду удаляться от него. Отпуская ее. Отпуская свое сердце.

Это заняло всего секунду. Видимо, эта резкая остановка привлекла внимание, и Лена вдруг повернула голову, чтобы взглянуть на перрон. Рихард успел заметить, как расширились ее глаза от удивления, а потом продолжающий движение поезд унес ее из-вида. Беги, закричало сердце, опомнившись вдруг, и первым задало такт, еще быстрее прежнего заколотившись в груди. И Рихард сорвался с места и побежал, стараясь догнать то самое окно, в котором когда-то видел Лену.

Но этого и не требовалось. Он краем глаза заметил, что проводник все еще не закрывает дверь вагона, занятый спором с кем-то в тамбуре, и интуитивно постарался сравняться, чтобы взглянуть, что там происходит.

Это была Лена. Она стояла в тамбуре напротив пожилого немца-проводника. Заметила Рихарда и взглянула через плечо проводника с каким-то странным выражением в глазах, что он почувствовал, как у него на секунды замерло сердце, пропуская пару ударов.

Это была Ленхен. Его сердце, его сокровище, его лесная фея.

Проводник все еще яростно качал головой и махал рукой, явно отказывая Лене. Спор длился всего несколько мгновений, по истечении которых стало ясно, что пассажирка проиграла. А когда проводник развернулся к двери, намереваясь закрыть ту наконец, девушка вдруг сделала шаг назад, и сердце Рихарда снова замедлило ход в груди, когда он прочитал решимость на ее лице. Он бы крикнул ей, чтобы она не делала этого, опасаясь последствий этого необдуманного поступка, но губы пересохли и не раскрылись для крика.

Все, что оставалось — это попытаться поймать ее, когда Лена резко отпихнула проводника в сторону, явно не ожидавшего от хрупкой девушки такого толчка, и буквально взмыла в воздух, оттолкнувшись ногами от площадки тамбура.

Все, что оставалось — надеяться, что ему не изменит поврежденная рука в самый важный момент, и что он удержит это бесстрашное порождение волшебных сил леса, взмывшее на секунды в воздух, и не позволит ей покалечиться.

Господи, помоги удержать ее…

Это было последним, что мелькнуло в голове, когда Рихард протянул руки, чтобы подхватить ее. Лена была маленькой и хрупкой. Но Рихард едва устоял на ногах от удара, который принял на себя — все же шатнулся назад и чуть не упал. От боли в поврежденном плеч он с трудом сдержал крик, но только сильнее стиснул руки вокруг тонкой фигуры Лены, когда принял ее прыжок. Шляпа не удержалась на голове и упала куда-то под ноги редких прохожих, которые огибали их на перроне с удивлением и любопытством разглядывая странную пару. Отчаянно и раздраженно свистел в свой свисток проводник, выражая свое недовольство подобным проступком. Словно желая заглушить призыв патруля, паровоз, убыстряя ход колес, дал очередной сигнал пронзительным гудком.

Но всего этого Рихард уже не видел и не слышал. Все, что он видел — это были голубые глаза Лены, глядевшие в его лицо со смесью неверия, восторга и нежности. Все, что слышал — только ее шепот, с которым она еще крепче прижалась к нему, обвивая руками его шею. Этот шепот дал ответы Рихарду на все вопросы. Больше не осталось ничего — ни сомнений, ни неясных моментов, ни сожалений. Совсем ничего, кроме нее под его ладонями.

Лена повторяла только его имя и ничего больше, но от этого шепота внутри растекалось по венам что-то горячее, словно кровь стала теплее на несколько градусов. А может, это сама жизнь наполняла его снова, делая целым, настоящим, живым. Рихард вдыхал запах кожи и волос Лены, спрятав лицо в ее золотистых локонах, чтобы никто не увидел его эмоций и подозрительно блестящих глаз. Крепче стискивал руки, не обращая внимания на физическую боль, которая, казалось, даже стала менее чувствоваться сейчас, когда он держал Лену в своих руках.

Рихарду так много хотелось сказать ей сейчас. Но все слова куда-то улетучились из головы, когда он приподнял ее, чтобы снова взглянуть в ее лицо. Окунуться в ту волну нежности, с которой Лена смотрела на него. Коснуться губами ее губ, прерывая ее тихий шепот, как заклинание, повторяющий его имя. И забыть обо всем на свете, словно в мире больше не осталось никого, кроме них двоих.

Эпилог

Тюрингия,

1995 год

От очередной волны воспоминаний о событиях, которые словно заново прожила столько лет спустя, снова пересохло в горле. От волнения сердце пропустило пару ударов. Совсем как тогда — пятьдесят лет назад, подумать только — пятьдесят лет! Столько времени прошло, а для нее все это промелькнуло в красках и деталях во время интервью этой русской девочке-журналистке, словно случилось совсем недавно. Потому так удивительно было видеть, пока снимали то интервью, и руки мужа, и свои собственные такими: с тонкой кожей, извилистыми веточками вен и сетью мелких морщин, когда он, угадав ее волнение, легко сжал ее ладонь и поднес к губам. Это было днем, а сейчас Рихард крепко спал — настоящее счастье в их возрасте. А она просто лежала рядом, смотрела на него и слушала тишину ночи, погрузившись в прошлое настолько, что потерялась в реальности.

Как же ты красив, мой любимый… Годы выбелили твои волосы, проложили морщины на твоем лице и оставили шрамы на твоей коже, при виде которых я перестала плакать только спустя несколько лет после твоего возвращения ко мне. Но все это ничуть не умалило твоей мужской красоты и очарования улыбки, не высветлило небесный цвет глаз, которые по-прежнему очаровывают женщин даже моложе тебя.

Мой любимый… мое сердце…

Ей очень хотелось бы тогда завершить свой рассказ многоточием — их встречей на станции в Саксонии. Разве не так должны заканчиваться истории любви? Но это была жизнь, а в ней редко бывает так, как желаешь.

Рихарда арестовали через несколько минут после их встречи. У него не было разрешения от советской комендатуры на свободное передвижение, а значит, он подлежал немедленному задержанию как подозрительное лицо.

— Не волнуйся только, — шепнул он Лене, размыкая объятие, немного замешкавшись при этом. — Главное, не вмешивайся ни во что. Пусть идет как идет.

Почти о том же он попросил советского врача, молодую женщину, которая неожиданно бросилась через улицу к их небольшой группе, следовавшей к комендатуре в Дрездене.

— Что сделал этот немец? — спросила она взволнованно у солдат. А потом бросила уже Рихарду, не узнающему ее, хватая его за рукава плаща: — Ты помнишь меня, немец? Помнишь?!