Мюриел Болтон - Золотой дикобраз
— Я рад, что ты так считаешь, — произнес он тихо, целуя ее.
В ушах у нее застучало так, что на некоторое время она перестала слышать. А он говорил:
— Долгие годы издали я наблюдал за тобой, желал тебя. О, я знаю тебя слишком хорошо. Вот почему я неожиданно — как бы неожиданно — пришел тогда к тебе и взял тебя. Если бы у тебя тогда было время на размышление, время для выбора, я точно знаю — твои святые никогда не позволили бы тебе сдвинуться с места, они загнали бы тебя в ад за одну только мысль о возможности быть со мной. Я решил, пусть вся тяжесть греха ляжет на мои плечи, только тяжести этой, один Господь знает почему, я совсем не ощущаю.
«У тебя на плечах сейчас такая ноша, что дополнительного веса ты, конечно, не замечаешь», — подумала она и тут же прервала свои размышления, ибо он продолжал говорить, а слушать его голос было для нее сущим наслаждением.
— Всю свою жизнь ты ждала любви. Я дам… дам ее тебе. У тебя нет мужа, я неженат. При других обстоятельствах мы могли бы пожениться…
— А что нам мешает это сделать? — проронила Мария, краснея. — В самом деле, почему бы нам не пожениться?
— Это мило, очень мило с твоей стороны заговорить об этом, — произнес он нежно. — Но ты только подумай, какой будет скандал. Нет, таких неприятностей это дело не стоит. Нам будет очень хорошо, не хуже, чем если бы мы были женаты, даже лучше.
Ее святых, которые признавали только брак, освященный церковью, убедить не удалось, но, в конце концов, не их же целовали так, что перехватывало дыхание.
Мария мечтала — вот скоро наступит ночь, и они вновь будут вдвоем с де Морнаком. Он мечтал о том же. С тем они и расстались. Она отправилась на поиски детей, а он по своим бесконечным делам, связанным с добыванием денег. Вышагивал он еще более победоносно, чем обычно, а Мария двигалась, как во сне. Все существо ее пело. Наконец-то она обрела любовь.
Откуда ей было знать, что под словом «любовь» они с де Морнаком понимают совсем разные вещи?
Глава 4
Луи никак не мог этого понять. Его, как бычка на бойню, неумолимо волокут к свадебному алтарю. А никто и пальцем не хочет пошевелить, чтобы ему помочь. Да и никому, похоже, нет до него никакого дела. Граф Андре, к которому Людовик пришел за советом, был уже настолько дряхл, что даже не мог понять, о чем идет речь. Единственное, что он мог посоветовать Людовику, так это собрать вещи и отправиться в Милан — единственный цивилизованный город в Европе. Граф Андре даже собирался ехать туда вместе с Людовиком, если погода, конечно, позволит.
Де Морнак только ободряюще улыбался и повторял, что не надо терять надежды. Мария-Луиза часами просиживала у окна, ничто ее не интересовало, она думала о Пьере. Кардинал де ла Круа возносил за Людовика молитвы. Все остальные родственники ему сильно сочувствовали, но никакой конкретной помощи ждать от них Людовику не приходилось.
Мать иногда плакала вместе с ним, но разве это помощь, тем более что уже в следующий момент она смеялась каким-то шуткам де Морнака. Мария стыдилась своего счастья. Дети страдают, а она счастлива — это ужасно. Но де Морнак, как всегда, нашел ответ.
— Дети и родители и не должны быть счастливы одновременно, — убеждал он ее. — Их время еще придет, и они будут счастливы. И тогда они совсем не будут думать о том, как тяжело сейчас их старым и немощным родителям.
Она наслаждалась своей любовью. Они старались быть вместе так часто, как это только было возможно, а ее зависимость от него становилась все сильнее и сильнее. Марию не оставляла мысль о том, чтобы выйти за него замуж.
Но сейчас было не время, совсем не время для таких дел. Зря Людовик считал, что мать для него ничего не делает. За эти четыре года, что медленно прошли, проползли мимо, семья герцогов Орлеанских чего только не предпринимала, как только не извивалась, чтобы избежать женитьбы Людовика на Жанне. Мария снова и снова обращалась к королю, но это было более чем бесполезно. Она надеялась, что он умрет, но он упорно отказывался это сделать. Ангулем и Дюнуа, как и предполагал король, в это дело ввязываться не стали.
У молодого герцога Эжена Ангулемского были свои проблемы. Он мечтал жениться на прекрасной Марии Бургундской, дочери Карла Смелого, но король решил, что Ангулем будет более счастлив с принцессой Луизой Савойской.
У Дюнуа планов на брак не было, а он желал бы иметь такие планы. Он был потомком побочной Орлеанской ветви, и, хотя покойный король пожаловал его графством Дюнуа, перспективы на блестящий брак у него не было.
Оба кузена хотели помочь Людовику, особенно Дюнуа, но они мало что могли ему предложить, только свое горячее желание и обещания на будущее.
Мария-Луиза тоже была очень несчастна, но вела себя со странным безразличием к окружающим. Пьер так в Блуа ни разу и не появился, так они больше и не встретились. Она получила от него одно письмо с неуклюжими объяснениями, и это все. «Нам лучше не встречаться, — писал он, — сейчас это будет для нас обоих слишком тяжело». Мысль о том, что он имел в виду то, будто немного погодя все будет не так болезненно, что боль от их разлуки со временем рассосется, исчезнет, словно ее и не существовало вовсе, была для Марии-Луизы невыносима. Постоянно думая об этом, она сыпала себе соль на рану.
Любые предложения выйти замуж она встречала с такой враждебностью, что мать об этом больше и не заикалась. Все чаще Мария-Луиза заговаривала о своем намерении удалиться в монастырь, и, хотя Марии подобное решение было не по душе, порой у нее опускались руки, и она думала, что это выход.
А время шло, неумолимо приближая роковую дату. Время и место для двух свадеб было уже назначено. Милой причудой короля явилось желание, чтобы обе его дочери вышли замуж одновременно. И случиться это должно будет 8 сентября 1476 года в замке Монришар. Анна выйдет замуж за Пьера, и одновременно Жанна станет женой Людовика.
Монришар, небольшой замок на Луаре, служил пристанищем только для королевской семьи, не для всего двора. Выбрав его, король, видимо, решил обойтись небольшим количеством свидетелей этой странной двойной свадьбы.
* * *Вечер накануне отбытия Людовика в Монришар был невеселым. В его комнате находились мать и де Морнак, сам же Людовик был подобен пороховой бочке, к которой уже поднесли спичку. Он говорил с ними, не выбирая выражений, а словарь его, надо сказать, повзрослел вместе с ним.
Ну, во-первых, он не собирается ехать ни в какой Монришар, тем более жениться на уродине. Будь проклят он, если поедет! Все люди кругом — жалкие трусы, и они, наверное, думают, что и он таков. Если королю нужно, пусть приходит и берет его, но он не женится ни на ком, кроме Анны.
