Мюриел Болтон - Золотой дикобраз
Обзор книги Мюриел Болтон - Золотой дикобраз
Мюриел Рой Болтон
Золотой дикобраз
Глава 1
Король Франции Людовик XI[1] стоял у алтарной ограды Орлеанской часовни, держа на руках новорожденного кузена. Его крестник пронзительно орал, а сам король больше всего на свете желал бы сейчас швырнуть этого маленького негодяя в серебряную купель с освященной водой. Швырнуть и, как можно дольше, не вынимать, потому что это бастард[2] — и тут нет сомнений, хотя доказать ничего не докажешь.
Недобрый взгляд короля, как нож в масло, вошел в фигуры священников, бормочущих молитвы в своих ярких красочных облачениях, пронзил их насквозь и уперся в нечто. Это нечто, по-видимому, должно было считаться отцом крохотного существа, что вопило тут и сучило ножками. Король разглядывал престарелого герцога Орлеанского. Тот, наблюдая за обрядом крещения, весь так и светился от счастья.
«Идиот, — подумал король, — ведет себя будто и вправду верит, что это его сын по крови, плоть от его плоти».
Косые лучи летнего солнца пробились сквозь витражное стекло и цветными бликами мягко окрасили в розовые и желтые тона худое утонченное лицо Карла, вспыхнули в его голубых глазах торжествующим ликованием.
«Старому дураку далеко за семьдесят, — с горечью продолжал свои размышления король, — и за все годы супружества он смог произвести на свет только одну маленькую дочь с такой же, как и у него самого, изящной комплекцией. Так какое же, скажите на милость, он имеет право дурачить нас, выдавая этот кусочек крепкой мужской плоти за собственное произведение?
Дитя получит его имя — это верно, и унаследует все обширные земли герцогства Орлеанского, а ведь они должны были отойти к королю, если бы герцог Карл умер, не имея наследника». Сознавать это само по себе было уже противно, но претензии герцога на отцовство переполняли чашу королевского терпения, заставляя его кипеть внутренним гневом, который он едва сдерживал. Желудок Людовика XI, изнуренный постоянной злобой и нервными стрессами, болезненно содрогался от спазмов, когда король представлял себе, что же произошло на самом деле.
Любому из присутствующих было ясно, как Божий день, что молодая герцогиня, — с согласия мужа или без такового, — имела связь с молодым сильным мужчиной, а результат этой связи — вот он, в королевских руках.
С кислой улыбкой на худом лице, мрачный как туча, король уложил дитя на атласную подушечку и огляделся вокруг. Церковь переполняли коленопреклоненные бароны, съехавшиеся в Блуа из всех провинций герцогства Орлеанского, чтобы присутствовать на крестинах Людовика, наследника герцогства и, возможно, наследника французского престола. Крестным отцом младенца был сам король Людовик.
Это было живописное зрелище. Перед королем простирался луг, покрытый изумительными цветами. Зеленые и голубые камзолы мужчин (парча, отделанная горностаем) были туго стянуты в талии широкими поясами (здесь преобладали тона зеленый и коричневый). Пышные шляпы без полей, напоминающие тюрбаны, из алого с золотом шелка необыкновенно контрастировали с высокими из черного бархата конусообразными энненами[3] женщин. Титулы собравшихся были под стать их одеяниям — герцоги и герцогини со всей округи оказали честь Орлеанскому дому и младенцу, который в один прекрасный день мог стать королем всей Франции.
Но красочная панорама не развеселила угрюмого короля. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он наконец остановил свой взгляд на милой склоненной головке матери ребенка. Губы ее шевелились в молитве. Мария Орлеанская, молодая и свежая, выглядевшая именно так, как однажды ее описал супруг, то есть «настоящий солнечный зайчик в тенистом саду», прилежно молилась. Вне всякого сомнения она благодарила Господа за то, что Он наконец даровал ей сына. Ее светлые длинные волосы были убраны под высокую коническую шляпу, отчего обнажилось маленькое розовое ушко и вдобавок были хорошо видны не менее розовые щечки. Платье — из лазорево-голубого бархата. Обильно расшитое внизу золотыми нитями, оно обтягивало ее с разумной скромностью. Все это как нельзя лучше подчеркивало темно-голубые глаза герцогини и коралловый изгиб ее губ, не тронутых помадой. Она вдруг испугалась за свой точеный носик. Ей показалось, что он слегка покраснел от всех этих переживаний. Под прикрытием широкой кардинальской мантии она наклонилась еще ниже и бросила быстрый взгляд на блестящий серебряный диск, что висел у нее на поясе, украшенном драгоценными камнями. Тогда вошло в моду использовать такие маленькие серебряные диски как зеркальца. Да, ее нос немного блестел, и ей немедленно захотелось помазать его тем снадобьем, что камеристка купила недавно у странствующего парфюмера-итальянца.
Тем временем месса закончилась. Быстро опустила она зеркальце, укоряя себя за суету в такой момент — ведь только что окрестили ее сына. Ее с Карлом сына! Радостно взглянула она на мужа, который стоял рядом у алтаря.
«Зачем она на него смотрит? — грустно удивился король. — Почему бы не оглянуться вокруг и не поискать глазами мужчину, того, кто на самом деле сделал ей этого отпрыска?» Согласно общему мнению папашей являлся Ален де Морнак, мажордом двора герцога Орлеанского.
Когда сия потрясающая новость две недели назад достигла королевского двора в Туре, придворные со смехом повторяли друг другу, что матушка-природа поощрила естественный союз, ибо формальный никуда не годился.
— Слышали, — хихикала одна дама, — у герцога Орлеанского родился сын?
— Вы имеете в виду, что герцогиня родила сына? — следовал быстрый ответ.
— Как это чудесно, — ликовала притворно первая дама, стараясь быть серьезной, но едва сдерживая смех, — что Бог наконец внял ее молитвам!
— Вы знаете, я слышала, Бог этот весьма хорош собой, — продолжалось злословие. — Темноволосый неотразимый гасконец, у него необычайный дар быстро откликаться на женские молитвы.
— Что вы говорите! — удивленно выкатывала глаза первая дама. — Тогда, может быть, и нам следует усерднее молиться. Во всяком случае, я очень бы хотела пообщаться с таким Богом.
В другое время король, наверное, тоже от души посмеялся бы, но не сейчас. Рождение этого ребенка так много отняло у него, что тут было не до забав. Больше всего короля мучило сознание того, что все возможно было предотвратить. Достаточно было удерживать своего престарелого кузена, Карла Орлеанского, при королевском дворе, не отпуская ни на шаг. То есть устроить так, чтобы муж и жена все время жили порознь. Герцогиня, возможно, все равно родила бы сына, но тогда ничего не стоило доказать, что это бастард, и лишить его всех прав наследования.
