Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

У Тома было задумчивое выражение лица:

— Что сделало тебя такой циничной, Гермиона? Это моя работа. Или была ею, пока ты не решила, что она больше подходит тебе.

— Так обычно и бывает, когда твои самые тёмные подозрения получают твёрдые подтверждения, — сказала Гермиона. — Разве тебя ни чуточки не обескураживает, что служебные обязанности самого крупного работодателя страны затмили два анонимных волшебника, разыгрывающие свою собственную фольклорную сказку о героях? А потом, когда их об этом спросили, правительство делает вид, что ничего плохого не произошло, и даже если и есть проблемы, нам не о чем волноваться. С учётом фактов мы приходим к двум возможным путям: рациональный цинизм и блаженное неведение. И ни по одному из них не особо приятно идти.

Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, как на неё опустилась великая утомлённость, ненамного отличающаяся от того, что она чувствовала, когда стояла над бессознательным телом Роджера Тиндалла на полу в бильярдной комнате семьи Риддл. Было неудобно осознавать, что жизнь, о которой она мечтала, — тихом и мирном существовании в обучении в собственном темпе о предметах, которые интересовали лично её, а не которые были выбраны для неё по необходимости и практичности, — была хрупкой иллюзией. Применив Обливиэйт к Роджеру той ночью, она решила поддержать иллюзию, что она отстранена от войны, которая её не касалась.

Причина, выяснила она, сводилась к её природе. Она не искала конфликта, в нём не было чести, к которой она считала себя привязанной. Конфликт был непредсказуем. Беспорядочным, и неупорядоченным, и болезненным, даже для тех, кто остался на боковой линии. В нём не было славы, которая бы её искушала, только бремя, которое ложилось на плечи.

А новости утром? Конфликт обнажил своё лицо средь бела дня. Она могла отказаться принимать участие один раз, но это не могло было постоянным уклонением. Он будет приходить снова и снова, и в один критичный момент выбора уже не останется.

Читая газету, она чувствовала, что этот момент приближается, и какая-то её часть хотела броситься в объятия родителей и дать им сказать, что это неправильно, это нечестно, что их дочь должна выносить это, когда это должно было быть задачей кого-то другого. Позволить тем, у кого есть подходящая аккредитация и правильная юрисдикция полномочий, встать у руля. Разве это не самое логичное решение? Кто она, чтобы знать лучше тех, у кого есть квалификации и компетентность? Другая её часть — голос прагматизма, который перестал жаловаться на то, что Том пробирался в её кровать во время летних каникул, напомнил ей, что это были те же самые люди, которые были недостойны того, чтобы от них зависеть.

Под столом рука Тома сдвинулась в её сторону, и с тонким чулком, разделяющим её плоть от его ладони, он успокаивающе сжал её колено. Она повернулась к нему с вопросом на губах и увидела, что, хоть его выражение лица на поверхность и казалось кротким, его тёмные глаза были острыми, как наждачка.

— Нет, — твёрдо сказал Том. — Я передумал. Тебе совсем не идёт цинизм. Мне он в тебе не нравится, и тебе он тоже не нравится, поэтому я считаю, что тебе лучше отказаться от него навсегда и оставить его другим, для которых это более подходящая привычка.

— Ты не «позволишь» мне быть циничной? — с большой недоверчивостью сказала Гермиона. — К твоему сведению, Том, я могу быть настолько циничной, насколько захочу.

— Да, я знаю, староста школы может делать всё, что ей заблагорассудится, таковы правила, — терпеливо сказал Том. Его рука всё ещё задерживалась на её колене. — Но лишь потому, что она может, не значит, что она должна — разве это не эмоциональный рост, который ты мне вверила не ранее как вчера? Тебе не стоит хотеть быть циничной, вот в чём суть. Другие люди могут быть циничными, но не ты.

Твой отец одолжил мне книги на греческом и латыни много лет назад, — сказал Том, поворачиваясь, чтобы посмотреть на неё. — В одной из них Платон в своих «Законах» сказал, что честь получают от злых душ, последовавших добрым советам своих старейшин, потому что божественная склонность души — склоняться к добродетели. Греческой добродетели, означавшей благословение быть правосудным, но при этом мягким, мудрым и справедливым. Без нежных душ злые были бы неисправимы, — он понизил голос и, так пристально устремив взгляд своих глаз на её, что она не могла заставить себя отвести взгляд, пробормотал: — Платон писал, что злые люди имеют корыстную натуру. А что, если у меня злая душа, Гермиона? Без тебя кто стал бы моим добрым советником?

— Том, — сказала Гермиона, покачав головой, — жизнь не теоретический эксперимент вроде утопии Платона. Я ничего не могу поделать, если не чувствую себя благословенной и справедливой каждый день. Это необоснованные ожидания.

— Возможно, ты не можешь ничего с этим поделать, — ответил Том. — Но я могу. Ты же не забыла, что ты мой контраст, Гермиона? Мы должны быть взаимодополняющими натурами, а не одним и тем же.

— Если бы я могла забыть, — вздохнула Гермиона, заново наполняя свою чашку из чайника Тома. Он был идеальной температуры, горячий, но не слишком, отражением настойчивости Тома, что всё должно следовать определённому порядку, так, как «должно быть». Этот предположительный идеал, конечно, был определён самим Томом.

Том должен был понять, что слизеринцы, сидящие на их конце стола, внимательно прислушивались к их разговору, желая услышать разумное мнение о новостях. Обсуждение новостей перешло в личную плоскость, но это не мешало им слушать. Было очевидно, что личная жизнь и чувства старост школы были не менее, а то и более интересны, чем новость, что Гриндевальд передвинул фигуры на шахматной доске, которую Министерство в течение последнего десятилетия решило объявить несуществующей.

— Что, завтрак Хогвартса не на высоте? — резко сказал Том, свирепо оглядывая стол.

Под звон приборов завтрак возобновился. На короткое время поддерживалась иллюзия нормальности. Фоновые разговоры продолжились. Гермиона доела тост и допила чай. Том отложил газету и заговорил об исследованиях, которые делал для своей статьи для следующего издания. Когда посуда исчезла, объявив, что трапеза подходила к концу, Том подал руку и проводил Гермиону на следующий урок, магловедение, на который они не ходили вместе.

По пути они обсудили последний предмет его интереса:

— Скоро наступает сезон свадеб, и редактор хочет, чтобы я сфокусировался на подготовке к общественным свадьбам. Блэк и Пруэтт женятся в августе — это самое яркое событие сезона. Это также сезон цветения, и считается плохой приметой для невест использовать наколдованные цветы в своих букетах. И скупердяйством тоже, но «Вестник ведьмы» слишком изящен, чтобы тыкать в это напрямую, поэтому мы пишем: «Что подумают соседи?» — и позволяем читателям додумать самим. О, а ещё я недавно искал информацию в библиотеке и наткнулся на презабавное чтиво: «Матримониальная магия». Ты читала?

— Нет, — сказала Гермиона. — Но опять же, я не рылась в разделе волшебной культуры со второго курса. Нашёл что-то ценное?

— Некоторые интересные черты о нюансах свадеб волшебников, — буднично сказал Том, искоса глядя на неё. — Ты знала, что, когда волшебник женится, считается, что его дом теперь — дом его жены? И что её счастье — и его счастье?

— Это и впрямь звучит… интересно, — Гермиона была в замешательстве от направления их разговора. — Это не особенно отличается от брачных клятв маглов, поэтому я не понимаю, почему это новая информация для тебя.

— Отличие в том, что волшебные клятвы делаются с магическим намерением, — сказал Том. — Я не понимал их смысла до этого утра, но потом стало ясно. Если счастье ведьмы — это наслаждение её мужа, значит, лишь логично, что твоё несчастье становится моим горем. Я знаю, что был несколько ну, назойливым в этом за завтраком, но мне не нравится, когда ты циничная, потому что это неприятно для нас обоих. Ты знаешь о моём врождённом даре, что я могу чувствовать разное от других, сам того не желая, когда мне врут или говорят неправду. Я… Гермиона, я почувствовал твоё несчастье, и в тот момент твоё несчастье было моим несчастьем.