Мануэль Гонзалес - Любовь и чума
— Этого недостаточно, надо спасти их! Надо, чтобы рыбаки поспешили к ним на помощь!
— Не думаю, чтобы они так поступили, — ответила Беатриче со странной улыбкой. — При такой буре самый опытный и отважный моряк не решится подвергать себя прихоти волн разбушевавшегося моря.
— Но неужели же они допустят умереть без покаяния своих ближних?
— Что же делать! Все мы должны умереть рано или поздно, — проговорила задумчиво Беатриче. — Голод ли сведет в могилу или волны поглотят нас — не все ли это равно?
Джиованна не отвечала. Все ее внимание было приковано к замеченному в море несчастному судну. Гонимое сильным ветром, оно летело с быстротой стрелы по направлению к берегу, и громадные валы то подбрасывали его вверх, как легкое перо, то погружали в страшную бездну. Прошло несколько тяжелых минут. Наконец сильный напор волн ударил судно о риф — и море покрылось обломками. Джиованна вскрикнула: между обломками она ясно разглядела человеческую фигуру, которую несло к перешейку, где прибой волн был не так силен. Она кинулась опрометью к группе рыбаков и проговорила скороговоркой:
— Спасите этого человека, пока еще не поздно!
— Вы сошли с ума, синьорина?! — отозвался один из рыбаков, отталкивая ее. — Зачем вы пришли сюда? Идите своей дорогой и не мешайте беднякам доставать себе пропитание.
Но видя, что она настаивает на своем, рыбак схватил девушку за руку и закричал:
— Уйдите, иначе, клянусь честью Доминика, вам будет худо!
Беатриче подбежала, едва переводя дух.
— Молчи, проклятый пьяница! — воскликнула она. — Разве ты не видишь, что говоришь с дочерью нашего доброго покровителя Бартоломео ди Понте?
Услышав имя негоцианта, рыбаки почтительно сняли шапки и окинули Джиованну взглядами удивления, смешанного с любопытством, а Доминико пробормотал со смущением:
— Простите меня, синьорина, но вам нельзя оставаться здесь в это время: ваш почтенный отец первый осудит вас, если вы накличете беду на наши головы.
Джиованна вздрогнула: до слуха ее донесся пронзительный крик.
— Слышали? — спросила она с отчаянием.
— Конечно, — отвечал с улыбкой Доминико, следуя за своими товарищами. — Это разбилась галера из Кипра: и на всех нас хватит вдоволь прекрасного вина и прекрасных материй.
Но Джиованна последовала за ним.
— Помогите же утопающим! — воскликнула она. — Я наполню ваши шапки монетами… Отправляйтесь! Я помолюсь за вас Пресвятой Деве, и она окажет вам свое покровительство.
Но никто не слушал ее; все бросились ловить плывшие мимо берега ящики, доски и всякого рода обломки.
Один только Доминико навострил уши, когда девушка упомянула о деньгах, и спросил своего товарища Антонио, не хочет ли он помочь ему исполнить желание синьорины.
— Нет, — возразил Антонио. — Мы погибнем, если будем сопротивляться воле Божьей из-за нескольких монет.
— Вы видите, синьорина, — обратился Доминико к молодой девушке, — что вы будете напрасно просить товарищей. Мы все уверены, что погибают только те, кто согрешил перед Господом, и что спасать их — значит противиться воле Его. Никто не послушается вас, и вы поступите благоразумнее, если поспешите вернуться к своему отцу.
Но едва гондольер успел произнести эти слова, как из толпы раздался голос, говоривший:
— Синьорина, из любви к вам я попытаюсь спасти утопающего!
Наступила минута всеобщей тишины и молчания, но она была вскоре прервана громкими криками гондольеров и других присутствующих:
— Это изменник! Не дайте ему нарушать право морского промысла, — загремели дикие голоса. — Убейте его баграми!.. Где он? Где он?.. Убейте изменника!
Голос незнакомца проник Джиованне в самое сердце.
— О! — воскликнул Доминико, расталкивая товарищей, обступивших с криками угрозы молодого человека, одетого в изорванный рыбачий костюм. — Это сумасшедший, которого мы встретили на улице Фреззариа… Он бредит не только от горячки, но и от голода… Да простит мне мой ангел-хранитель, если я скажу, что благотворительность не ведет ни к чему хорошему!.. Этот молодец вовлечет всех в беду.
Между тем тот, которого гондольер называл сумасшедшим, подошел, не обращая внимания на угрозы, к берегу и, посмотрев секунды две или три на море, бросился в пучину.
— Слава Богу! — сказала Джиованна, растроганная поступком храбреца. — Слава Ему за то, что нашелся хоть один человек, исполнивший мою просьбу. Я уверена, что его благородное самопожертвование увенчается успехом… если кто-нибудь поможет ему!
Говоря это, она бросила к ногам рыбаков кошелек, полный золота. Но ни одна рука не протянулась за ним. Куда Джиованна ни оборачивалась, везде встречала она только свирепые, угрожающие взгляды.
— Пойдемте отсюда, синьорина! — приставала к ней испуганная Беатриче.
Но Джиованна продолжала стоять на прежнем месте, стараясь рассмотреть сквозь мрак то место, куда бросился незнакомец. Между тем Доминико переглянулся с товарищами, и все факелы погасли моментально, как бы по волшебству, и на берегу воцарилась мертвая тишина. Прошло много времени. Буря продолжала неистовствовать по-прежнему, море волновалось так же, но незнакомец не возвращался.
— Пресвятая Богородица, несчастный погиб. И это я обрекла его на верную смерть, — воскликнула в отчаянии Джиованна, как бы очнувшись от сна.
— Да, он погиб, как должны погибнуть все безумные, которые повинуются более красоте женщины, нежели Богу, — проговорил Доминико. — Вы напрасно забыли, синьорина, что сам Бог дал нам береговое право.
Джиованна поняла, наконец, хотя и не совсем, смысл этого слова. Она вспомнила, что ее кормилица рассказывала когда-то об этом ужасном, возмутительном праве прибрежных жителей — грабить корабли, разбившиеся о скалы. По милости этого права самые добрые, гостеприимные люди превращались на время в диких зверей. Вместо того чтобы спешить на помощь к погибающим во время бури и жертвовать собой ради спасения ближних, они молили об их гибели и смотрели на остатки разбитого корабля как на свое имущество. Счастлив был тот, кто отделывался только потерей кошелька. Большая же часть находила смерть под ударами багра.
Приютить у себя потерпевшего кораблекрушение считалось непростительным грехом, потому что неграмотные и суеверные рыбаки думали, что бури посылаются собственно для пользы прибрежных жителей. Могла ли Джиованна, несмотря на все свое негодование, восставать против такого заблуждения, укоренившегося среди этих людей? Конечно, нет! Она вздохнула и не ответила ни слова на замечание Доминико.
— Доминико прав! — произнесла Беатриче. — Нельзя противиться воле Божьей, и вы сами можете убедиться в этом, синьорина, поскольку послушавшийся вас человек на дне.
