Виктория Холт - Счастье и тайна
«Почему я вышла замуж за Габриела?» — спрашивала я себя. Нет, это не была любовь. Я вышла за него из жалости… и, возможно, потому что хотела убежать от тоскливой жизни в Глен Хаус.
В эту минуту мне больше всего на свете хотелось покончить с этим периодом своей жизни. Я хотела навсегда оставить позади монастырь, Ревелз и всю семью Рокуэллов. Все это было результатом разговора с Саймоном Редверзом, но еще одна мысль не давала мне покоя: не поделился ли он своими сомнениями с другими и не поверили ли они ему?
Войдя в дом, я натолкнулась на Рут. Она только что вошла из сада с полной корзиной красных роз. Это напомнило мне о тех розах, которые она поставила в нашей комнате, когда мы вернулись после медового месяца, и о том, какую радость это доставило Габриелу. Я живо представила себе, как сто бледное тонкое лицо тогда порозовело от удовольствия, и мне было невыносимо вспоминать отвратительные намеки Саймона Редверза.
— Рут, — тут же выпалила я. — Я все время думала, что мне делать дальше. Так вот, я полагаю, что не смогу оставаться здесь… все время.
Она склонила голову и смотрела не на меня, а на розы.
— Поэтому, — продолжала я, — чтобы принять решение, я вернусь пока в дом к отцу.
— Ты знаешь, что здесь тебя всегда ждут, как дома, если только ты захочешь этого, — ответила она.
— Да, я знаю, Но здесь меня окружают печальные воспоминания.
Она положила свою руку мне на плечо.
— Я понимаю тебя, хотя все мы связаны этими воспоминаниями. Ты не успела приехать сюда — и сразу такая трагедия… Так что решай сама.
Я вспомнила полные цинизма глаза Саймона Редверза и опять почувствовала прилив гнева.
— Я уже решила. Сегодня я напишу отцу о том, что приеду. Я думаю, к концу недели меня здесь не будет.
На станции меня встретил Джемми Белл, и пока он вез меня к Глен Хаус узкими дорожками, я увидела вдали вересковую пустошь, и мне стало казаться, что я просто задремала по пути домой из школы, и все, что случилось со мной за это время, — просто сон.
Все было как в прошлый раз. Фанни вышла поздороваться со мной, а Джемми тем временем поставил двуколку в конюшню.
— Все такая же худая, как щепка, — традиционно прозвучало вместо приветствия. Она поджала губы и всем своим видом говорила: «Я так и думала. Я и не надеялась, что из этого замужества выйдет что-нибудь путное».
Отец был в холле, но обнял он меня еще более рассеянно, чем обычно.
— Бедное мое дитя, — проговорил он почти без всякого выражения. — Все это было так ужасно для тебя.
Но потом он положил руки мне на плечи и, отстранившись, заглянул мне в лицо. В его глазах засветилось сочувствие, и я впервые ощутила, что между нами существует истинно какая-то связь.
— Ну вот ты и дома, — сказал он. — Мы позаботимся о тебе.
— Благодарю, отец.
Фанни вставила:
— Грелка у тебя в постели. А то в последнее время тут прохладно — туманы.
Все это следовало понимать как необычайно теплый прием.
Поднявшись в свою комнату, я постояла у окна, глядя на торфяники: здесь все мне мучительно напоминало о Габриеле и Фрайди. И почему я решила, что в Глен Хаус мне легче будет все забыть, чем в Керкленд Ревелз?
Спустя день все вошло в привычную колею. Я встречалась с отцом только за едой, и мы опять не могли найти тему для разговора. Он не часто вспоминал Габриела, так как не хотел затрагивать больную тему. Потому мы испытывали истинное облегчение, когда обед или ужин заканчивался.
Через две недели после моего приезда отец опять уехал куда-то и вернулся домой ужасно расстроенный. Я поняла, что не смогу вынести жизнь в этом доме.
Я ездила верхом, ходила на прогулки и однажды отправилась к тому месту, где мы повстречались с Габриелом и Фрайди. Однако воспоминания приносили такую боль, что я решила больше там не появляться. Чтобы опять обрести душевный покой, мне нужно было прекратить думать о Габриеле и Фрайди.
По-моему, в этот день я приняла решение изменить свою жизнь коренным образом. Я ведь была, в конце концов, молодой вдовой со средствами. Я бы могла построить дом, нанять нескольких слуг и жить совершенно по-другому — иной жизнью, отличной от той, которую я вела и с отцом, и мужем.
Конечно, мне очень хотелось, чтобы рядом был настоящий друг, который мог бы посоветовать, что делать дальше. Будь дядя Дик дома, я бы доверилась ему. Я, правда, написала ему о том, что стала вдовой, но наши письма никогда не бывали ответами, слишком большие между ними были перерывы.
Я подумала было о том, чтобы отправиться в морское путешествие. Можно было бы договориться о встрече в каком-нибудь порту, и тогда я рассказала бы ему обо всем, что случилось со мной. Но несмотря на то, что я строила такие планы, на уме у меня была одна догадка, которая очень волновала меня, и если бы она подтвердилась, то все мои недостроенные планы рухнули бы… к моему восторгу.
Меня мучили сомнения, но пока о своих подозрениях я никому не говорила. Прошло несколько недель — и я посетила врача.
Я навсегда запомню, как сидела в его приемной: в окно светило солнце, и теперь я наверняка знала, что у истории моей встречи с Габриелом и Фрайди будет продолжение, хотя они и не примут в ней участие.
Как описать мое состояние? Мне предстояло пережить прекрасное событие.
Доктор улыбался мне, он был в курсе моих дел и считал, что для меня это был просто подарок судьбы.
— Сомнений нет, — подтвердил он. — У вас будет ребенок.
Весь остаток дня я лелеяла свою тайну. Мой собственный ребенок! Я была полна нетерпения — впереди были месяцы беременности, а я хотела ребенка… сейчас!
Вся моя жизнь изменилась. Я больше не размышляла над прошлым. Теперь я верила, что таким образом Габриел оставил мне свое утешение и что все было — было не напрасно.
Когда я оказалась в своей комнате одна, я вспомнила, что поскольку это не только мой ребенок, но и Габриела тоже, то если это будет мальчик — он станет наследником Керкленд Ревелз.
«Ну и что? — сказала я сама себе. — Нечего ему рассчитывать на это наследство. Я сама его обеспечу. Рокуэллы даже не узнают о его рождении. Пусть все достанется Люку. Мне все равно…»
На следующий день за завтраком я сообщила отцу об этой новости. Он был поражен, лицо его постепенно порозовело — я полагала, от удовольствия.
— Теперь тебе будет легче, — заметил он. — Благослови тебя господь. Лучшего для тебя ничего и не придумаешь.
Я еще никогда не видела его таким разговорчивым. Он сказал, что я должна немедленно известить Рокуэллов. Он видел, в каком плачевном состоянии находится здоровье сэра Мэтью, и, я полагала, он думал, было бы несправедливо, если Люк унаследует титул деда, когда на самом деле он должен перейти к моему еще не родившемуся сыну — если это будет сын.
