На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина

Иногда, когда тонут двое, один спасается, только утопив второго. Это действует не только при утоплении. И именно такую тактику выбрал адвокат Рихарда, решив начисто стереть связь Рихарда с «остовкой, которая, возможно, была связным элементом во всей этой истории». К удивлению Рихарда, по утверждению адвоката (и с этим согласился обвинитель) никаких улик при проведенных обысках не нашлось. Ни одной. Никто и никогда не видел даже маленький намек на эту возможную связь. Зато нашлось немало свидетельств, что «русская служанка» была связана с «цивильарбайтером», который в свою очередь, судя по логическим выводам, был членом группы поляков, раскрытой в Дрездене. Об этом были письменные свидетельства кухарки Айке (впрочем, она высказывала лишь свои подозрения), садовника Штефана и русских служанок Тани и Марыси. Об этом говорила Биргит, единственный свидетель из замка, которого допустили на заседание. Рихард с трудом узнал ее, когда она встала со скамьи и проследовала гордо к месту свидетеля. Ее внешний вид на короткие минуты выбил из привычного равновесия, вернув в памяти в страшные лагеря для женщин, где он был каких-то несколько месяцев назад. Верилось с огромным трудом, что это та самая Гритхен, в ласковых руках которых он рос, стоит сейчас серой форме надзирательницы со значком СС на груди и пилотке, игриво заколотой набок на тщательно уложенных волосах. Каждый ответ Биргит на вопросы падал камнем на его грудь, лишая возможности дышать свободно и давил на сердце.

…Знаете ли вы доподлинно, когда начались отношения остработницы Дементьева и цивильарбайтера Гловач? — Знаю, летом 1942 года. Почти сразу же, как остработницы появились в замке. Я сразу поняла, что это случится, когда только увидела, как она призывно вела себя при поляке. Она всегда умела пользоваться своей внешностью и безнравственной натурой. В первый же день она завлекла Войтека, чтобы оставить при себе свои личные вещи. Вещи остальных девушек он сжег, как я и приказывала. Вещи этой русской шлюхи вернулись к ней.

…Видели ли вы своими глазами признаки их безнравственной связи? — Видела, и не раз. Особенно часто на заднем дворе днем, когда они думали, никто их не видит. По ночам Дементьева часто уходила к Гловач в квартиру над гаражом. Один раз ночью в парке их застал мой муж Штефан. Это было в августе 1942 года. Русская была в неподобающем для девушки виде. Поляк нес ее на руках от озера. Ясно как день, чем они занимались на берегу ночью.

…Были ли у вас подозрения, что Дементьева и Гловач могут наносить вред рейху своими действиями? — Конечно, я не раз озвучивала их гауптштурмфюреру Цоллеру. Сначала я думала, что только Гловач может быть связан с чем-то подобным. Но потом поняла, что и русская тоже в этом замешана. Она часто следила за господином Рихардом. Покойница Урсула Вебер мне рассказывала, что русская частенько крутилась вокруг господина барона, подсматривала за ним, когда тот не видел. Прислушивалась к их разговорам с господином фон Кестлин.

…Вы когда-нибудь замечали признаки безнравственной связи подсудимого фон Ренбек и русской? — Нет, никогда! Поверьте, в замке все на виду. Потому-то мы все знали о том, что происходит между поляком и остовкой.

…Почему по вашему мнению остработница заявила, что беременна от подсудимого фон Ренбек, когда открылось ее положение? В документах при поступлении в отделение полиции значится, что есть подозрения на то, что ребенок от представителя арийской расы. — Потому что она знала, что ее ждет, когда узнают, что она беременна. Поляк бросил ее в замке, когда она стала не нужна ему больше, ничего удивительного! И она пыталась спастись. Сначала она просила Айке, нашу кухарку, помочь ей в очередном преступлении против закона рейха — найти человека, который прервет беременность. А когда Айке как добропорядочная немка в негодовании отказала ей в этом, то заявила, что беременна от господина Рихарда. Я думаю, что если бы покойный господин фон Кестлин не был бы инвалидом, то она могла бы обвинить и его, русская дрянь. Русские весьма изобретательные твари, господа, поверьте мне, я успела хорошо узнать это за месяцы моей работы в лагере.

Именно в этот момент Рихард резко встал со скамьи, заставив адвоката дернуться от неожиданности. Он хотел сказать, что это все ложь, наглая и дичайшая ложь, что этого не может быть, что все совершенно не так. Но из открытого рта вырывался лишь короткий слог «Ло-ло-ло», как у заевшей пластинки граммофона. Впервые за месяцы, прошедшие со дня травмы, речь отказала ему, как ни напрягал он голосовые связки. От усилий разболелась невероятно голова, словно кто-то затянул привычные тиски вокруг черепа еще туже. Только на этот раз в тисках были острые гвозди, впившиеся в виски. Это была невыносимая боль, заставившая его схватиться за голову. Где-то позади закричала мама, требующая, чтобы позвали доктора. Застучал по поверхности кафедры молоток главного заседателя, как казалось Рихарду в тот момент, вбивая тем самым еще глубже гвозди в его виски. Прежде, чем потерять сознание, он запомнил только одно — странный диссонанс жалости и сострадания к его мукам в глазах Биргит и торжествующей улыбки на ее губах.

Третий и последний день слушания принес очередное свидетельство паутины лжи, которой Рихард сейчас был опутан с головы до ног. Он не понимал уже, где правда, а где ложь, и мечтал только об одном, чтобы этот проклятый суд закончился. Потому что он терял сейчас все самое дорогое и ценное, что у него было. Не только ее. Он терял себя самого и ориентиры, по которым прежде жил. Если и умирать, то в иллюзии, в которую по-прежнему хотелось верить сердцем.

Странное дело — сложности с речью случались снова, но только тогда, когда он был излишне взволнован или возбужден, как он обнаружил, репетируя перед зеркалом свое признание. Потому Рихард попросил себе в камеру лист бумаги и чернила, понимая, что не желает снова лишиться дара речи в нужный момент.

…Обвинения, которые мне предъявляются — совершенно ложны. Я не совершал предательства рейха в сговоре с врагами рейха и не подрывал своими действиями военную мощь рейха. Я никогда и никаким образом намеренно не передавал сведений врагам рейха, чтобы подставить моих товарищей по оружию под удар или нанести вред своей стране. Однако я виновен в другом преступлении — я нарушил постулаты закона чистоты крови, что привело к неотвратимым последствиям и стало причиной моей преступной беспечности, которой воспользовались враги рейха. Эту вину я признаю полностью. О снисхождении к своей участи не прошу и приму любое наказание, назначенное за совершенное преступление…

Рихард надеялся, что с этим признанием все решится, а заседание не будет продолжено, как было объявлено накануне. Он не желал больше слушать ничего из тех свидетельств, которые оглашались в суде. С него было довольно. Он не хотел, чтобы и дальше разрушали то, от чего и так почти ничего не осталось.

Но Рихард ошибался. Признание ни к чему не привело тогда. Просто зачитали во всеуслышание и отложили в сторону, чтобы снова и снова медленно терзать его перед вынесением приговора. И это было хуже тех недель, когда его избивали в камере, тюремном душе или в кабинете следователя. Потому что на третий день зачитали свидетельство Кати, подруги Лены, ради которой, по ее словам, она отвергла возможность провести с ним остаток отведенных им обоим дней. Оно повторяло слово в слово показания Биргит, которая сейчас сидела среди свидетелей в зале через пару рядов от баронессы, по-прежнему сидевшей гордо и прямо, но какой-то павшей духом после его признания судя по посеревшему взгляду и дрожащим уголкам губ.

Он не поверил ни единому слову. Не хотел. Отгородился невидимой стеной от каждого слова, зачитываемого секретарем, чтобы не слышать. Иначе он бы просто сошел с ума от понимания низости той, кого считал сказочным созданием леса, вдохнувшим когда-то в него что-то такое, отчего душа по-прежнему трепетала. Научила снова жить, чувствовать запахи и видеть краски. Той, кто каким-то образом повлияла на всю его сущность. Изменила его.