Карен Хокинс - Ее властелин и повелитель
– Я не знала, но это не имеет значения.
– Но для моего отца это, в конце концов, приобрело большое значение. Когда он понял, что умирает, не оставляя законного наследника, он пошел на то, что обычно называется наглым надувательством, и, как всегда, повернул все так, как было нужно ему. Так я и стал обладателем гордого титула.
Она опустила голову и наморщила лоб, осмысливая услышанное.
Тристану не хотелось рассказывать ей об этом. Он даже не мог бы объяснить, зачем онэто сделал. Наверное, потому, что ему не хотелось, чтобы она сочла его хвастуном, присвоившим не принадлежавший ему титул.
– Тут все не так просто. Я унаследую все состояние только в том случае, если буду соответствовать понятиям покойного герцога о достойном поведении.
– В чем заключается это поведение?
– Раскланиваться, расшаркиваться и целовать задницы половине титулованной знати.
– Боже милосердный! Вы, кажется, не в восторге от этого?
– Я не оденусь в бархат для того лишь, чтобы получить деньги, какой бы значительной ни была сумма.
Пруденс хмыкнула.
– Очень благородно с вашей стороны отказаться от состояния в попытке отстоять свое право одеваться кое-как и грубо вести себя.
Тристан рассмеялся:
– Должны же у мужчины быть свои принципы.
– Разумеется. Мне частенько приходилось слышать, что мужчина без принципов похож на корабль без руля. Кем бы вы были без вашего скверного характера и невоспитанного поведения? Конечно же, не тем суровым капитаном дальнего плавания, которого все мы знаем, и...
– Не стесняйтесь, говорите. Можете не щадить меня, я выдержу.
Она мило улыбнулась:
– Но ведь вы человек раненый. Мне не хотелось бы обижать вас, когда вы не полностью дееспособны.
Стивенс вскинул руки.
– Склоните головы! Я, пожалуй, пойду. Может быть, принесу чайку, если найдется.
Уходя, он предостерегающе взглянул на Пруденс. Эта женщина имела дерзость улыбнуться.
– Кажется, ваш человек считает, что мне угрожает какая-то опасность.
Тристан прищурил глаза.
– Так оно и есть, дорогая моя. – Он наклонился к ней. – Позвольте заверить вас, что я полностью дееспособен, несмотря на раненую ногу. Мушкетная пуля, ранившая меня, прошла далеко от важной части моего тела.
У нее зарделись щеки.
– Хватит об этом, благодарю вас.
– Но это вы высказали предположение, что я не способен пуститься в плавание на всех парусах.
– Да, но я не имела в виду... ладно, я вижу, что вы просто поддразниваете меня.
– Возможно, – согласился он, с восхищением наблюдая, как дрогнули уголки ее губ, когда она попыталась не улыбнуться в ответ на его улыбку.
Их взгляды встретились, и вдруг все встало на свои места. Происходящее показалось таким правильным, каким давным-давно не бывало ни у того ни у другого. А может быть, вообще никогда не бывало.
– Интересно, – произнесла она, склонив набок голову, – что именно вы будете должны... – Она вдруг замолчала. – Извините, это меня не касается.
Конечно, не касается. И все же... Тристан искоса наблюдал за ней из-под ресниц. Пусть даже миссис Тистлуэйт не имела титула, но каждое ее движение говорило о хорошем воспитании и природном изяществе. Казалось, ей не место в спартанской обстановке его библиотеки. Она двигалась как герцогиня, решил он. А поскольку он был теперь герцогом...
Боже милосердный, откуда у него такие мысли? Ему надо было сосредоточиться на том, как получить деньги, а он размечтался о каких-то глупостях.
Да, сказал он себе. Надо думать о деньгах. О том, чтобы никогда больше искалеченный моряк не остался голодным или без гроша в кармане. Имея деньги, можно было пристроить к дому крыло и разместить там еще несколько спальных мест, чтобы не приходилось отказывать в крыше над головой новоприбывшим. Сейчас дом был полон людей.
Для того чтобы получить наследство, ему придется выдержать испытания у попечителей, а это могло оказаться нелегкой задачей. Что, если ему не удастся пройти испытания?
Он вдруг вспомнил, что рядом стоит Пруденс.
– Мне действительно пора идти, – сказала она. – После полудня мне предстоит сделать кое-какие дела, хотя я еще не закончила то, ради чего пришла сюда.
– А-а, да. Моя овца.
– Если она появится в моем огороде еще раз, я сварю из нее суп.
Он удивленно вскинул брови.
– Вы умеете готовить? Если бы я это знал, то прислал бы вам ярочку помоложе.
Она прищурилась и скорчила укоризненную гримасу. Тристан, рассмеявшись, поднял руки:
– Не стреляйте, женщина! Я всего лишь поддразниваю вас. Клянусь могилой своей матушки, я не знал, что моя овца снова перелезла через ваш забор. Я по-прежнему не могу взять в толк, как это происходит.
Судя по всему, она не до конца поверила ему.
– Как бы то ни было, но это ваши овцы. И вам нужно нести ответственность за них.
– Я моряк, а не пастух. Но ради вас... – Тристан окинул ее взглядом от блестящих каштановых кудряшек на голове до соблазнительно выглядывающих из-под юбок носков туфелек и, явно довольный увиденным, договорил фразу до конца: – ради вас я мог бы стать кем угодно.
У нее вспыхнули щечки, и она торопливо присела в поклоне.
– Я... вы... вы... – Она поморщилась. – Просто держите своих мерзких овец на собственной территории! – С этими словами она круто повернулась и почти выбежала из комнаты.
Глава 8
Очень тонкое дело всегда быть правым. Но умный дворецкий знает, как сделать это непростое обстоятельство приятным. По крайней мере, на то самое мгновение, когда это важно.
Ричард Роберт Ривс. Искусство быть образцовым дворецкимТристан оперся рукой на раму и выглянул из окна, выходящего на террасу. Ветер шевелил листву, и живая изгородь была похожа на волнующееся море на фоне быстро темнеющего неба. В поле его зрения попал угол сарая, едва видимый отсюда.
Сарай...
Тристан сердито нахмурился. Если бы он обладал магической силой, то заставил бы это проклятое сооружение не просто исчезнуть из поля зрения, но испариться вообще. Потому что вместе с ним исчезла бы и стоящая перед Тристаном дилемма. Ему нужны были эти проклятые деньги. Чем больше он думал о том, что можно было бы сделать с их помощью, тем более убеждался, что отказ от представившегося ему «удобного случая» недопустим.
Ничего не скажешь, умел его дивный папаша заставить человека почувствовать всю несправедливость жизни. Должно быть, и сейчас, глядя на его мучения, хохочет в своей могиле.
От этой мысли стало тяжело на сердце.
«Будь прокляты его кости, – сказал себе Тристан, отворачиваясь от окна. – Да я скорее уголь буду в топку кидать, чем раболепствовать перед кучей сладкоречивых аристократов». Все они той же породы, что и старый герцог, который много лет назад не помог матери и бросил ее умирать от лихорадки в холодной сырой тюрьме. Он вспомнил, как узнал о смерти матери только через два года после свершившегося факта. Рана в душе еще не зарубцевалась и болела.
