Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
Как Катрин ни старалась, ей не удалось даже мельком взглянуть на старинную римскую базилику, где хранилась прославленная реликвия. Множество знамен из расшитого шелка, подобных языкам пламени, многоцветные вымпелы, трепетавшие на копьях фламандской знати, — все это выглядело как цветущий луг, колышущийся на ветру, но скрывало церковь из виду. Из широко открытых церковных дверей вырывались мощные потоки музыки — псалмы, распеваемые лужеными фламандскими глотками под громоподобные звуки органа. Катрин пришлось смириться с этим.
После героических усилий дядюшке с племянницей удалось найти себе место на углу рыночной площади. Этот угол был обращен к герцогскому дворцу, и с него открывался широкий вид на безбрежную рыночную площадь и на главную площадь города. Две женщины, слишком энергично разбиравшие какую-то старую обиду, вызванную одолженным и не возвращенным чепчиком, были насильно разведены в стороны лучниками. Этой образовавшейся в толпе пустотой Матье не преминул тут же воспользоваться. В результате он добрался до выступа на рыночной площади, позволившего им, когда придет время, подняться чуть выше моря голов и увидеть проносимую мимо Драгоценную кровь. Стоявший рядом долговязый детина с вытянутой меланхолической физиономией, одетый в шафрановый бархат, с готовностью подвинулся, чтобы дать место красивой девушке. Он даже скривил губы в нечто, что при желании можно было принять за улыбку.
Его одежда, отороченная соболями и слегка отделанная серебряным шитьем, была по-своему элегантна, но издавала неприятный запах пота, и Катрин ощутила необходимость немного отодвинуться от любезного горожанина. Матье не был настолько привередлив, и вскоре завязался оживленный разговор. Выяснилось, что молодой человек был торговцем мехами и приехал из Гента, чтобы закупить русские и болгарские меха в фактории немцев-ганзейцев. Его речь, однако, была бессвязна: казалось, что присутствие красивой девушки его сильно отвлекает. Он все время глазел на нее. Катрин нашла этот взгляд неприятным и решила не обращать внимания на соседа.
В пестрой толпе на рыночной площади было на что посмотреть. Представители всех семнадцати народов, имевших торговые дома, перемешались в этом великом городе. Русские в засаленных кафтанах, отороченных бесценными мехами, соприкасались с византийцами в одеждах, которые топорщились от обилия золотого шитья. Богато, но сдержанно одетые англичане стояли плечо к плечу с венецианскими и флорентийскими купцами в симмарах из бархата и переливчатой парчи, бьющая в глаза роскошь которых привлекала воров и карманников, как мед привлекает мух. Огромный тюрбан из желтого атласа, круглый, как тыква, и украшенный белыми перьями, возвышался в толпе над головами, указывая на присутствие турка. Наконец, ближе к дальнему концу рыночной площади худенький паренек в облегающем красном костюме беззаботно прогуливался, держа в руках палку-балансир, взад и вперед по канату, натянутому высоко над головами толпы.
Катрин едва успела подумать, что ему-то лучше всего видно все, что происходит вокруг, как раздался звук серебряных труб, провозгласивший о начале процессии. В тот же миг зазвонили все колокола в Брюгге, и Катрин со смехом закрыла руками уши, чтобы приглушить грохот, раздающийся с колокольни, которая, казалось, находилась над ее головой.
— Становится все труднее и труднее приобретать английскую шерсть по сходной цене, — жаловался Матье Готрэн. — Флорентийцы скупают ее всю, вздувая цены, а потом продают здесь свое сукна по смехотворным ценам. Должен признаться, что сукно у них добротное и цвета яркие, но все равно это не дело! Особенно теперь, когда появились квасцы из Толфийских копей и протравы им ничего не стоят…
— Да! — согласился его новый друг. — У нас, меховщиков, такие же трудности. Эти новгородцы требуют теперь, чтобы им платили венецианскими дукатами. Как будто наше доброе гентское золото стоит меньше!
— Ш-ш-ш-ш-ш! — сказала Катрин, которой наскучил этот торгашеский разговор. — Вон идет процессия.
Оба моментально замолчали, и гентский бюргер, воспользовавшись тем, что внимание девушки было целиком поглощено зрелищем, постарался придвинуться к ней поближе. Для этого ему пришлось склонить голову набок, чтобы не выколоть себе глаз острым рогом ее высокого, покрытого кружевом чепца. Катрин, с широко открытыми глазами, забыла о нем. Процессия приближалась.
Картина была и в самом деле великолепная. Здесь были представлены магистраты и все городские гильдии, каждая со своим знаменем. В знак уважения к реликвии на всех были надеты венки из роз, фиалок и душицы, составляющие забавный контраст с упитанными лицами.
Несколько монахов и молоденьких девушек в белых платьях чинно выступали перед самой Драгоценной кровью. За ними, гордо восседая на белом муле с золотой уздечкой и сбруей, медленно ехал епископ.
Огромный сверкающий балдахин, который четверо священнослужителей несли над головой епископа, был из резного золоченого дерева. Катрин казалось, что само солнце упало с небес во всем своем ослепительном блеске. Мантии и ризы прелата из златотканого алтабаса были вышиты золотой нитью и усыпаны алмазами. Руками в пурпурных перчатках он держал на уровне груди ковчежец, на крышке которого были изображены два коленопреклоненных ангела: их эмалевые крылья сверкали жемчугами и сапфирами. Прозрачные стенки реликвария позволяли увидеть хранящийся внутри крохотный стеклянный сосуд с коричнево-красным содержимым — Драгоценную кровь Христа, несколько капель которой собрал на Голгофе Иосиф из Аримафеи. А Тьерри Фландрский, граф Эльзасский и Фламандский, которому иерусалимский патриарх передал ее в 1149 году, доставил бесценный сосуд из Святой земли в Брюгге.
Приближение столь величественной процессии послужило сигналом для всех присутствующих пасть на колени в дорожную пыль.
Буквально через минуту после того, как девушка поднялась с колен, ей пришлось опуститься снова, на этот раз в глубоком реверансе.
— Это герцогиня, — сказал кто-то в толпе.
Группа молодых женщин в роскошных одеждах шла за балдахином епископа. Все они были одеты в платья из бледно-голубой парчи, вышитой серебром и жемчугом, и в высокие остроконечные головные уборы из серебряной ткани, задрапированной голубой кисеей.
В центре этой группы выделялась молодая белокурая женщина, стройная и изящная, с кротким печальным лицом. Длинный, отделанный горностаем шлейф ее украшенного золотыми цветами голубого парчового платья, сметал цветы и листья под ее ногами. Головной убор, усеянный сапфирами, выглядел как наконечник стрелы из чистого золота. На ее груди переливались всеми цветами радуги драгоценные камни, они же украшали запястья, а пояс, составленный из массивных золотых пластинок, казался почти нелепым из-за невероятных размеров самоцветов, которыми был усыпан.
