Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
Загнанная в угол, Лоиз выглядела как затравленный зверек. На ее лице, казалось, остались только огромные потухшие испуганные глаза, а руки были так сильно прижаты к груди, что побелели суставы. Ее голос дрожал от рыданий.
— Не прикасайтесь ко мне. Я нечистая, мерзкая… Я только грязь и разврат, все порядочные женщины должны чувствовать ко мне отвращение. Я больше не дочь тебе, мама, я потаскуха, падшая женщина, любовница Кабоша-Мясника! Уйдите, оставьте меня!
Жакетт попыталась подойти поближе, но Лоиз отпрянула, как будто рука ее матери была из раскаленного железа, и распростерлась на грязном, полу. Вмешалась Сара. Она прыгнула на Лоиз, как кошка, и зажала ее своими длинными, гибкими руками. Нельзя было терять времени.
— Я могу трогать тебя, дитя. Я уже давно познакомилась с этой грязью, о которой ты говоришь. Ты не должна мучить мать. Это коснулось только твоего тела, но душа еще чиста, так как ты не хотела того, что произошло.
— Нет! — простонала Лоиз. — Я не хотела этого, но иногда находила в его ласках удовольствие. Когда его руки гладили мое тело и он брал меня, я в экстазе кричала и тоже желала его. Я, девушка, которая жила для Бога и нуждалась только в Боге…
— Как ты можешь быть уверена, что нуждаешься только в Боге, если не узнаешь земную любовь, дитя мое? — сказал Барнаби, пожимая плечами. — Теперь мы спасли тебя от всего этого и собираемся увезти с собой. Судно готово к отплытию. Или ты хочешь, чтобы мы отвели тебя обратно к Кабошу?
Лоиз испуганно отпрянула:
— Нет, о нет, лучше умереть!
— Убить себя — больший грех в глазах Господа, чем отдаться мужчине, даже если ты действительно иногда получала наслаждение от этого.
— Я хочу уничтожить это греховное, мерзкое, грязное тело!
— Но сейчас ты делаешь все, чтобы мы пропустили отплытие…
Совершенно спокойно Барнаби сжал кулак и ударил Лоиз в подбородок не очень сильно, но достаточно крепко, чтобы на время оглушить ее. Возмущенный возглас Жакетт оставил его равнодушным.
— Мы и так уже потеряли много времени. Быстро оденьте ее и несите на судно. В пути у нас будет вполне достаточно времени, чтобы облагоразумить ее. Но вам нужно приглядывать за ней, так как она может броситься за борт.
Его приказы были беспрекословно выполнены. Одетое теперь более подходящим образом, бесчувственное тело Лоиз перенесли на корму, в нечто вроде каюты, служившей укрытием для моряков. Сара и Жакетт хлопотали вокруг нее. Можно было пускаться в путь.
Расположившись на свернутом канате и вытянув свои длинные ноги, Барнаби смотрел на Катрин. Она сидела, глядя прямо перед собой, сомкнув руки вокруг худых коленей, слезы катились по ее щекам. Она была очень расстроена услышанным. Это напомнило ей то, что она видела во Дворе Чудес. Но Барнаби произнес слово «любовь». Разве то, что она видела во Дворе Чудес, и то, о чем с таким отвращением говорила Лоиз, могло быть любовью? Любовь — это то, что она чувствовала, когда увидела Мишеля. Сладкое томление сердца, желание быть милой и нежной, говорить ласковые слова. Но Лоиз кричала, как будто ее пытали, и, казалось, лишилась рассудка.
Барнаби обнял ее за плечи.
— Лоиз поправится, малышка. С тех нор как Господь создал мир, не ома первая прошла через такое испытание. Но ей потребуется много времени, так как она слишком фанатична и непреклонна. От всех окружающих потребуется много терпения, но со временем она вновь почувствует вкус к жизни. Что же касается Ландри, я уверен, что когда-нибудь вы снова встретитесь. Он знает, чего хочет от жизни, и он один из тех, кто пролагает себе дорогу независимо от обстоятельств и трудностей. Если он хочет стать солдатом в бургундской армии, он им будет… поверь мне.
Катрин с благодарностью взглянула на него. Привязанность к ней Барнаби была столь велика, что он интуитивно понял ее и ответил на вопросы, которые она не могла произнести вслух. И тут она ощутила спокойствие и безопасность. Барнаби, указывая вперед, наклонился к ней:
— Теперь посмотри, как прекрасен Париж. Самый большой и красивейший город в мире. Но Дижон, как ты увидишь, тоже не плох…
Баржа миновала мост на Мельницах и скользила к аркам следующего — моста Менял. Они прошли рядом с домом, где некогда проживало семейство Легуа, и Катрин в последний раз взглянула на подвальное окно, через которое пытался вырваться Мишель, и отвернулась. Немного выше по течению над водой торчал лес заостренных столбов. Они отмечали место строительства нового моста Нотр-Дам. Несколькими неделями раньше, в один из редких периодов умственного просветления, король собственноручно деревянным молотком забил первую сваю, что вслед за ним проделал и его сын. Несколько венков из цветов все еще свисали с этой сваи.
Повсюду вокруг них вздымались ввысь башни и колокольни Парижа. Взметнувшиеся вверх стрельчатые шпили церквей резко выступали на кружевном фоне звонниц, огромной крыши «Дома с колоннами»и пышных домов знати, чьи сады простирались до самой реки. Напротив набережной, где случайно пустовали виселица и колесо, на фоне золотистого неба выступали квадратные башни Нотр-Дам. Далее располагалась гавань Сен-Поль: там из плоскодонных судов разгружали зерно — и за нею королевский дворец и сады, стройные башенки особняка, принадлежащего архиепископу Сены. С другой стороны шли острова Ваш и Нотр-Дам, плоские и зеленые, с пастбищами, окаймленными серебристыми ивами.
Взгляд Катрин упал на приближающиеся толстые стены монастыря Селестины, отделенного узким каналом от песчаного острова, называемого Волчьим. Это была внешняя граница Парижа, отмеченная приземистым корпусом башни Барбо. Сырая и зловещая под своей остроконечной крышей, она была построена в давние времена Филиппом II Августом. На другом берегу реки стояла Бастилия. По ночам прикрепленная к их стенам огромная цепь протягивалась через Сену… Но солнечный июньский день и зелень деревьев лишали эту картину воинственной суровости. Даже камни казались ласковыми и теплыми. Барнаби начал тихонечко декламировать:
Увенчанный король всех городов,
Благой родник Учености и Веры,
Стоит на берегах отлогих Сены
Средь виноградников, рощ, пастбищ и садов.
Нет в прочих городах земных даров
Таких; его сокровища бесценны;
Восхищены им гости неизменно,
В него стекаясь из чужих краев.
По пышности, веселью, красоте
Ему нет равных; ни одна столица
В соперники Парижу не годится…
Из поэмы Эсташа Дешана (1346 — 1406). Перевод всех стихов в романе Н. Н. Васильевой.
— Как красиво! — сонно пробормотала Катрин, положив головку на плечо Барнаби. Матросы позади них в такт стихов ритмично отталкивались шестами. Оставалось только подчиниться судьбе и плыть навстречу новой жизни, оставив позади старые воспоминания и огорчения. Единственное, что Катрин хотела взять с собой из прежнего, — это образ Мишеля де Монсальви, навсегда запечатленный в ее сердце, образ, который никогда не сотрет время.
