Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь
Зеленые берега Сены проплывали мимо них. Катрин чувствовала, что засыпает.
Часть первая. ДОРОГА ИЗ ФЛАНДРИИ (1422 г.)Глава третья. ПРОЦЕССИЯ ДРАГОЦЕННОЙ КРОВИ
Гостиница «Цветущая шелковица» была одной из самых популярных и оживленных в Брюгге. Она стояла на Воллестраат, или Шерстяной улице, между Великим дворцом и набережной Четок и обслуживала главным образом торговцев сукном и шерстью, да и других купцов из многих стран. О ее процветании можно было безошибочно судить по высокому фронтону с лепкой и амбразурами, по блеску окон из чечевицеобразных стекол в свинцовых переплетах, по дразнящим ароматам, просачивающимся из необъятной кухни, блиставшей медью, оловом, керамикой, по чистеньким платьям и крылатым чепчикам прислуги и, помимо всего, по округлому брюшку счастливого владельца, мэтра Гаспара Корнелиуса.
Роскошь «Цветущей шелковицы» была знакома Катрин еще со времени ее прежних поездок. Сейчас же ее внимание было сосредоточено на уличной суматохе внизу. Весь город красовался там с раннего утра в своих лучших воскресных нарядах. Полуодетая, с беспорядочно струящимися по спине волосами, девушка высунулась в окно, держа в руке гребень и оставаясь глухой к упрекам дядюшки Матье, с самого рассвета ворчавшего себе под нос в соседней комнате. Суконщик, закончив свои дела в городе, собирался отправиться на заре в Дижон, но Катрин после долгих споров убедила его остаться до вечера и принять участие в знаменитой процессии Драгоценной крови. Это был самый главный из городских праздников.
Для нее не представило большого труда убедить дядюшку Матье. Он долго ворчал, утверждая, что праздничные дни существуют лишь для того, чтобы заставить добрых людей разбрасывать пригоршнями свое с трудом заработанное золото, напоминал ей, что у него в Бургундии имеются не терпящие отлагательств дела, и, наконец, позволил себя уговорить, как, впрочем, поступал и всегда, не находя возможным отказать ни в чем своей очаровательной племяннице. Добряк галантно признал поражение, сделав прелестной покорительнице подарок в виде изысканного головного убора из белого кружева, к которому добавил несколько золотых булавок, чтобы его пришпиливать.
Устав кричать через стену и бранить, высунувшись в окно, своих работников, грузивших на мулов его последние покупки, Матье Готрэн зашел в комнату своей племянницы. Обнаружив ее полуодетой и к тому же торчащей в окне, он не выдержал:
— Как? Еще не одета? Процессия вот-вот выйдет из базилики, а ты даже голову не привела в порядок!
Катрин, обернулась к дядюшке. Увидев, как он стоит в дверях, широко расставив ноги, скрестив руки, в шапке набекрень, с выражением негодования на красном толстом лице, она подбежала, обвила его шею руками и стала покрывать щеки частыми поцелуями — процедура, которую дядя Матье обожал, хоть скорее согласился бы лишиться руки, чем признаться в этом.
— Одна минута, и я буду готова. Все кругом так чудесно в это утро!
— Ха! Можно подумать, что ты раньше никогда не видела шествия.
— Такого шествия я еще никогда не видела. И я никогда раньше не видела столько красивых нарядов. Нет ни одной женщины, которая не была бы одета в бархат, атлас и парчу. У них у всех кружевные чепцы, и драгоценности даже у тех, что торговали вчера рыбой на Водном рынке.
Говоря это, Катрин спешно заканчивала одеваться. Она натянула платье из голубой тафты, разрезанное спереди так, что видна была белая юбка в узкую серебряную полоску из того же материала, что и лиф, закрывающий ее грудь. Затем она второпях заплела и заколола волосы, а потом прикрепила к ним серповидный кружевной чепец, один конец которого спускался ниже подбородка, подчеркивая овальную форму ее личика. Она повернулась к дядюшке:
— Как я выгляжу?
Спрашивать было ни к чему. В выразительном взгляде дяди Матье ее красота отражалась, как в зеркале. Пророчество Сары, воистину, сбылось. В двадцать один год девушка была таким обворожительным существом, какое только можно себе представить. Ее огромные переменчивого цвета глаза озаряли лицо: бесследно исчезли веснушки на чудесной бархатистой коже, розовой с золотистым отливом, напоминавшей лепестки чайной розы. Ее длинные золотистые волосы по — прежнему вызывали всеобщее восхищение. Катрин не была очень высокой, но имела безукоризненную фигуру. Ее пропорции, изящество и плавная округлость линий, одновременно зрелых и утонченных, заставили бы взяться за кисть самого взыскательного художника. Но к великому разочарованию Матье Готрэна, его сестры Жакетт и всех остальных членов семьи, Катрин, с шестнадцатилетнего возраста осаждаемая целой армией поклонников, все еще упорно отказывалась выходить замуж. Ее власть над мужчинами, казалось, забавляла, даже слегка раздражала ее.
— Ты — воплощение весны и молодости, — искренне сказал Матье. — И мне жаль, что ни один достойный молодой человек не может мечтать о дне, когда все это будет принадлежать ему…
— Я не знаю только, что я выиграю от этой сделки. Когда женщина выходит замуж, ее красота увядает и теряет свой блеск.
Матье воздел руки вверх.
— Что за разговоры! Но, дитя мое…
— Дядюшка, — нежно перебила Катрин, — мы опоздаем. Они вышли из комнаты вместе. На внутреннем дворе гостиницы, где, трепеща крыльями чепцов, носились взад-вперед нагруженные посудой и битой птицей служанки, Матье дал кое-какие последние указания своим людям. Он наказал им не сводить глаз с его поклажи, ни за что не отлучаться за выпивкой в какую-либо таверну и пригрозил им самыми жестокими карами за неповиновение. Затем, напутствуемые низким почтительным поклоном мэтра Корнелиуса, дядюшка с племянницей заспешили на улицу.
Самая большая толпа собралась на Плас дю Бур перед базиликой Драгоценной крови. Ближе к рыночной площади Матье с племянницей стало трудно пробираться через толпу. Не обращая внимания на восторженный ропот, вызванный ее красотой, Катрин шла, подняв голову и вытянув шею, чтобы видеть все происходящее.
Окружавшие площадь расписанные и разукрашенные, как картинки в молитвеннике, высокие дома были почти не видны под каскадами шелков и дорогих гобеленов, тканных золотом и серебряными нитями; все это, извлеченное из темных кладовых, сверкало и светилось на солнечной улице. Гирлянды цветов висели фестонами между домами, и на всем пути процессии неровная булыжная мостовая была покрыта толстым ковром из свежей травы, красных роз и белых фиалок. Перед домами на огромных дрессуарах, драпированных разноцветной парчой и бархатом, были выставлены фамильные сокровища. Охраняемые мускулистыми слугами кубки и вазы, золотые и серебряные тарелки, богато украшенные чеканкой, эмалью и драгоценными камнями, свидетельствовали о благосостоянии семейства и вызывали восхищение прохожих.
