Нина Роуэн - Опасный флирт
– Она хотела, чтобы все было светлым, – сказала Лидия. – И веселым.
– Не то что папа, – заметила Джейн. И добавила: – Или ты.
– Нет. – Обхватив рукой, Лидия прижала сестру к себе. – Я всегда была такой, как он. Серьезной, немного оторванной от реальной жизни. Но втайне я всегда мечтала быть такой, как мама.
– Почему?
Лидия провела губами по виску Джейн.
– Мне казалось, что тогда жизнь стала бы легче.
– Но у мамы жизнь во всем не была легкой, – заметила Джейн.
– Да, это верно. Я ошибалась.
Внезапно рука Лидии еще крепче сжала Джейн, и она прижалась щекой к волосам сестры. Удивившись, Джейн несколько мгновений сидела неподвижно, а затем обвила руками талию Лидии.
– Ты все еще тоскуешь по ней? – спросила Джейн.
– Постоянно.
– Мне бы тоже хотелось скучать по ней. – Голос Джейн вдруг стал тоньше, в нем послышались нотки стыда. – Но я ведь даже не знала ее. Мне бы очень хотелось, чтобы она по-прежнему была с нами, но я ее не знала и сейчас не представляю, какая она была… Это плохо, что я не скучаю по маме?
– Да нет, что ты! Нет! Хотя на самом деле ты ее знала. Конечно, очень непродолжительное время, к тому же она тогда была такой, что не нравилась никому из нас, но все же ты знала…
– Все было бы по-другому, если бы она не умерла, да? – спросила Джейн. – Если бы не заболела.
Рука Лидии, обнимавшая Джейн, сжалась еще сильнее, и девочка почувствовала, как у ее щеки забилось сердце сестры. Удары стали такими быстрыми, что она подняла на Лидию глаза.
– Да, – сдавленным, усталым голосом ответила Лидия и посмотрела в окно поверх головки Джейн. – Все было бы иначе.
Тело Лидии сковало напряжение. Джейн нахмурилась и стала поглаживать руку сестры.
Странное, неприятное ощущение поднималось в ней – казалось, Лидия не хотела представлять, какой была бы их жизнь, если бы мать была жива.
Воздух в оранжерее был таким горячим и влажным, что воротничок стал сдавливать Александру горло, а сюртук внезапно потяжелел. Сдержав желание сорвать с себя галстук, Нортвуд прошел мимо рядов цветущих растений к тому месту, где отец рассматривал горшочек с землей.
– Сэр! – Александр остановился на некотором расстоянии от отца. Старое, знакомое чувство охватывало его – странное сочетание гордости и какой-то неуместности, о происхождении которой думать ему не хотелось. Это чувство, возникавшее у Александра в присутствии лорда Раштона, было знакомо ему с тех пор, как он себя помнил, и то, что его отношения с отцом ухудшились в последнее время, встревожило его еще больше.
Раштон поднял голову.
– Нортвуд? Какими судьбами?
– Что вы слышали о войне?
– Да что угодно.
– Граф Кларендон особо подчеркнул, что, в случае объявления войны, каждого, кто живет в России, можно будет считать врагом, – проговорил Александр. – Я написал Дариусу в Санкт-Петербург, хотя предполагаю, что ему об этом уже известно.
Раздраженно заворчав, граф отставил в сторону горшок и направился за лейкой. Его мощная грудная клетка и широкие плечи скрывались под простым сюртуком и жилетом – каких бы то ни было украшений Раштон не признавал, а на посеребренных сединой волосах сохранились следы от расчески. Несмотря на то что граф по-прежнему выглядел внушительно, за последние два года он сильно похудел, лицо осунулось и покрылось морщинами.
– Твой брат своих планов не изменит, – сказал он.
– Знаю. Но если вы ему напишете, он будет более склонен подумать о последствиях.
– Если он продолжит находиться при дворе, – проговорил Раштон, – то там для него будет меньше опасности, чем здесь.
– Что-то я сомневаюсь в том, что Дариус захочет позаботиться о себе независимо от того, где находится – при дворе или нет. Но меня беспокоят последствия этого, которые могут коснуться нас здесь.
– Какие последствия? – спросил Раштон.
– Талия, например, – ответил Александр. – Она в том возрасте, когда надо выходить замуж…
– Как и ты, – перебил сына граф, бросая на него многозначительный взгляд.
– Но Талия…
– Оставь девочку в покое, Нортвуд. Тебя самого должно волновать отсутствие перспектив в этом деле, особенно после того, как ты потерпел неудачу с Чилтоном.
В груди у Александра заныло. Им всем было не по себе от того, что его помолвка оказалась разорвана. После этого и ухода матери от отца даже Александр стал признавать, что трудно поверить, будто кто-то из Холлов сможет с выгодой вступить в брак.
Поскольку Александр никак не мог опровергнуть слова отца, он предпочел сменить тему разговора:
– Талия выразила желание еще раз съездить в особняк Флорестон-Мэнор.
Лицо Раштона потемнело.
– Следовало избавиться от этого места еще много лет назад, – проворчал он.
– Она бы не простила, если бы вы это сделали. – Несмотря на то что ни один из них после бегства матери не бывал во Флорестон-Мэнор, Александр знал, что там Талия была счастлива в детстве.
В ту пору сестра была для него загадкой – ребенок с волосами бронзового оттенка, который носился по коридорам Флорестон-Мэнора и по садам Санкт-Петербурга как лесная фея.
Александр вздохнул. Сейчас Талия стала для него еще большей загадкой, но некоторая ее оторванность от реального мира стала ощутимее и теперь скрывалась в тени.
– Себастьян согласился составить нам компанию, если вы пожелаете открыть особняк, – сообщил он. – И еще мы пригласим туда Каслфорда.
Граф молчал, обрывая с какого-то растения высохшие листья.
– Талии это будет на пользу, – продолжал стоять на своем Александр. «Да и тебе тоже». – Ей не нравится находиться в Лондоне во время сезона.
Наконец Раштон едва заметно кивнул.
– Очень хорошо.
– Отлично! Тогда я дам распоряжения об отъезде? – Все, что угодно, лишь бы стреляный воробей заботился еще о чем-нибудь, кроме этих чертовых растений.
Александр уже повернулся к выходу, как вдруг голос отца остановил его:
– А что там с выставкой общества, Нортвуд?
– Советник выразил обеспокоенность по поводу связи Королевского общества с Францией и существенным русским разделом выставки. Однако я не думаю, что это вызовет какие-то трудности.
Отец посмотрел на него, скривив рот. Казалось, последние слова эхом отозвались от влажного стекла оранжереи.
И все же.
Глава 8
Александр доходил до камина, разворачивался, шел к окну и вновь возвращался к очагу. Себастьян с карандашом в руках склонился над фортепьяно и смотрел на листок с нотами с таким видом, будто это была уховертка.
