Уинстон Грэхем - Корделия
– Маэстро прибудет позднее, – ответил Стивен и пояснил: – Он никогда не принимает пищу перед сеансом.
– Ха! – отреагировал мистер Слейни-Смит.
Пока они тряслись на ухабах Гайд-Роуд, Стивен мучился дурными предчувствиями. Все эти хлопоты, расходы… К тому же, когда он во вторник заехал к Фергюсонам, чтобы договориться насчет визита "мсье Клодиуса", Корделии не оказалось дома. Поэтому, только ради того, чтобы еще раз ее увидеть, он пошел на небольшой скандал с отцом. Но что ему до недовольства старшего Кроссли? Вот уже десять дней, как Корделия безраздельно владеет его мыслями. К счастью, ему не приходилось ждать подвоха со стороны Клодиуса. Коль скоро Стивену удалось сломить его сопротивление, маленький француз полностью отдался замыслу – ради собственной репутации.
Наконец они прибыли в Гроув-Холл. Холлоуз помог им раздеться. Стивен принес извинения за временное отсутствие мсье Густава. Тот обещал приехать не позднее девяти часов.
По такому случаю к Фергюсонам съехались гости: брат и сестра Гриффин – милые, ничем не примечательные люди; некая миссис Торп, дама с монументальной фигурой, задрапированная ниспадающим каскадом кружевной материи; молодой врач по фамилии Берч, долговязый и не особенно привлекательный.
За ужином Стивен сидел на другом конце стола и, таким образом, не имел возможности перемолвиться одним-двумя словечками с миссис Фергюсон. После ужина мужчины бесконечно долго сидели в столовой, пока наконец Стивен не прервал затянувшуюся беседу возгласом, что он, как будто, слышит скрип кареты: должно быть, это прибыл мсье Густав.
Тревога оказалась ложной; после этого мужчины отправились к дамам в гостиную, а Стивен, подметив мелькание краешка белого платья, задержался в столовой, якобы для того, чтобы рассмотреть понравившуюся ему картину. И разумеется, вскоре появилась Корделия – отдать миссис Мередит распоряжения по перемене блюд. Заслышав ее шаги, Стивен обернулся и заговорил с ней. Она выразила сожаление, что не очень хорошо разбирается в живописи, знает только, что эта картина принадлежит кисти Ричардсона; а насчет всего остального ему следует обратиться к ее свекру.
Она уже собралась уходить, когда он быстро проговорил.
– Я был бы чрезвычайно признателен, если бы вы могли задержаться. Мне важно не чье-нибудь, а именно ваше мнение относительно картины.
Она внимательно посмотрела на него в неярком свете столовой, и он в то же мгновение понял, что влюблен – как никогда в жизни. Она так близко…
Корделия сказала:
– На этом пейзаже изображено озеро Бриенц в Швейцарии. Мне трудно судить о мастерстве художника.
– По-моему, это прекрасно. Ему удалось выявить глубину озера.
– Это окрестности Маттерхорна? – в свою очередь поинтересовалась она.
– Не думаю. Больше похоже на Юнгфрау.
– Этот пейзаж нравится мне больше всех, – призналась Корделия. – Наверное, потому, что акварель. Большинство картин, написанных маслом, кажутся мне слишком мрачными.
– Вам случалось бывать в Швейцарии, миссис Фергюсон?
– Нет – как вы и сами могли догадаться.
– А я однажды был. Только не в этих местах. Но, может быть, вы бывали в Париже, любовались картинами в Лувре?
– Нет.
Он смутился.
– У меня… были основания спрашивать.
– О?
– Да. Вы, без сомнения, считаете меня назойливым, – к своей досаде следующую фразу он, чуть ли не заикаясь, выдавил из себя: – Всему виной ваше белое платье. Оно напомнило мне одну виденную там картину. Если вас заключить в раму, я мог бы поклясться, что вы похищены из Лувра.
Корделия пришла в замешательство. Она привыкла к восхищенным взглядам незнакомых мужчин, но подобные комплименты были для нее внове. С минуту она не знала, что ответить.
– Ваш друг еще не приехал? Как вы думаете, он не опоздает?
– Уверен в этом. Я настоятельно просил его не задерживаться позднее девяти часов.
– Мой свекор с нетерпением ждал сегодняшнего вечера.
– Я, должно быть, – быстро проговорил Стивен, – позволил себе неслыханную дерзость. Вас, несомненно, оскорбило такое сравнение. Живая красота, подобная вашей… э… перед ней меркнет любое, даже совершенное, произведение искусства. Умоляю, скажите, что вы меня прощаете!
Она медленным шагом направилась к открытой двери в гостиную, за которой маячила огромная тень Фредерика Фергюсона. В этот момент у парадной двери раздался звонок.
– Наверное, это ваш знакомый.
Им оставалось пробыть наедине не более одной-двух секунд. Стивен твердо вознамерился заставить ее дать ответ. Он догнал Корделию и двумя пальцами робко дотронулся до ее руки.
– Надеюсь, вы будете так великодушны простить меня?
Она посмотрела ему прямо в лицо.
– Разумеется, мистер Кроссли. Мне нечего прощать. Спасибо за вашу доброту.
Мимо них к парадному входу протопал Холлоуз.
Глава IV
– Прошу всех соблюдать тишину и спокойствие, – обратился к присутствующим Густав Клодиус. – Вам совершенно не о чем волноваться. Здесь нет ничего из ряда вон выходящего, хотя я и не могу сказать, будто это уж совсем пустячное дело. Будьте добры сесть поудобнее и ждать.
Собравшиеся – все двенадцать человек – окружили резной столик в гостиной. Самого Клодиуса, в своем фальшивом пенсне похожего на бедного профессора из Сорбонны, привязали к креслу кожаными ремнями с пряжками. Он на этом настоял, зная, что хозяева дома – большие скептики. После нескольких вежливых протестов они уступили, и Стивен с доктором Берчем исполнили его просьбу.
Стивену повезло. Корделия должна была сидеть между мужем и мистером Слейни-Смитом, но последнему очень хотелось быть поближе к медиуму, и он попросил молодого человека поменяться местами. Это наполнило Стивена ликованием, а тут еще "мсье Густав", словно по наитию, велел всем крепко взяться за руки. Когда прохладная левая ладошка Корделии скользнула в его правую руку, Стивен понял, что ради одного этого стоило ввязываться в авантюру.
Два отъявленных скептика – Фредерик Фергюсон и Слейни-Смит – расположились по обе стороны от Клодиуса, но это его нисколько не обескуражило. Кипучая натура гасконца приняла вызов. Он ни за что не стал бы надувать вдов и сирот, но это был совсем другой случай. Сейчас он имел дело с двумя малосимпатичными ему английскими типами. Один – Фредерик Фергюсон – удачливый бизнесмен, толстокожий денежный мешок, презирающий мюзик-холл, Вагнера, любовь и иностранцев. Другому, мистеру Слейни-Смиту, жилистому интеллектуалу, впору было бы поучить бедного француза, но он производил впечатление человека, которому самому еще учиться и учиться.
После того как прикрутили газовые лампы, в гостиной остались гореть лишь четыре свечи, прихваченные Клодиусом.
