История Деборы Самсон - Хармон Эми

Моего старшего брата звали Робертом Шертлиффом – в честь дальнего родственника, о котором я ничего не знала. Фамилия Шертлифф, Шуртлифф, Ширтлифф – в Массачусетсе ее записывали по-разному – показалась мне достаточно необычной, чтобы никто не заподозрил меня во лжи. Я не могла представить, чтобы кто-то по собственной воле взял себе такую фамилию, и потому этот вариант казался самым подходящим.

Роберт Шертлифф.

Привыкая к новому имени, я кивнула ярко светившей луне.

– Я Роберт Шертлифф, – прошептала я. – Мне двадцать один год. – И тут же помотала головой, отказываясь от последних слов. Я могла притвориться юношей, но не взрослым мужчиной. Скажу, что мне шестнадцать. – Я сообразительный. Быстрый. И все умею. Я из… – Я задумалась. Откуда я родом? Нельзя называть ни Мидлборо, ни Плимптон. Я родилась в округе Плимут – так и буду говорить. Я начала повторять свой рассказ с начала: – Я Роберт Шертлифф. Мне шестнадцать лет. Я из деревни в Плимуте. Родни нет.

Они решат, что я безбородый сирота, который, подобно множеству таких же мальчишек, сбежал из родной деревни, едва представилась возможность. Ну и пусть. Меня это устроит. Если они и посчитают, что я соврала насчет возраста, вряд ли придут к мысли, что я могла соврать насчет пола. В остальном же, насколько это возможно, я буду говорить правду: так мне самой будет проще.

Всю ночь я шагала по дороге и повторяла свой рассказ под ритм шагов. Я пообещала себе, что не стану плакать, жаловаться и не сбегу со службы. Конечно, это не сделает меня мужчиной – я знала множество женщин, способных вести себя так, – но понимала, что если буду держать язык за зубами и не давать волю слезам, то не привлеку лишнего внимания.

А еще я не буду пить. Этот урок я усвоила раз и навсегда.

Наконец, я поклялась делать то же, что делала всю жизнь: терпеть и стараться превзойти саму себя. В этом и состоял мой план.

На рассвете, после того как я много часов шагала без передышки, ощущая спокойствие и уверенность, ко мне вернулись страхи и мое обычное здравомыслие. В сумерках я прошла через Тонтон и оказалась к западу от какой-то деревни, когда повстречала всадника: он ехал мне навстречу, пустив лошадь рысью. Я решила спрятаться среди деревьев, но сразу передумала. Странное поведение вызовет подозрения. Я продолжала идти вперед быстрым шагом, расправив плечи.

Я собралась с духом и, когда он поравнялся со мной, вежливо кивнула, осознав в последний миг, что знаю его. Это был почтальон. Он много раз привозил на ферму письма с фронта. Его сумка была полна, и путь он держал – очевидно – в Тонтон и в Мидлборо.

Он не обратил на меня никакого внимания, и я не позволила себе обернуться и посмотреть, куда он поехал, но после этой встречи ноги у меня подкосились, по телу прошла дрожь, так что я скорее повернула к рощице в стороне от дороги, где можно было закрыть глаза и отдохнуть. Я съела яблоко, выпила немного воды, а потом погрузилась в такой крепкий сон, что даже армия зловещих всадников меня бы не разбудила.

Я шла три дня, минуя деревни и огибая фермы, пока не оказалась на самом юге колонии, в портовом Нью-Бедфорде. Я пребывала в непривычном, едва ли не исступленном состоянии, одурманенная свободой, которой никогда прежде не обладала. Мысль о моем перевоплощении кружила голову: я без конца поражалась мысли, что любая женщина могла бы переодеться в штаны, неузнанной уйти из дома и отправиться скитаться по свету.

Я обошла верфи, купаясь в лучах солнца, что отражались от водной глади, и наслаждаясь ветром, который раздувал паруса кораблей, заполнявших гавань. Нью-Бедфорд и близлежащий Фэйрхэйвен в семьдесят восьмом году разорили британцы: они подожгли дома, лавки и корабли, и даже спустя несколько лет моему взгляду предстали следы того разорения. Несмотря на свои раны и шрамы, городок был красив. Все в нем – и камни, и трава, и чайки – отдавало дань уважения реке и лежавшему вдали океану.

Я смотрела, как возвращались в гавань раскрасневшиеся от ветра и тяжелой работы рыбаки с полными рыбы сетями, и вспоминала дорогого Иеремию и его мечту бороздить моря. Мои собственные желания и голод подняли меня на ноги и погнали дальше, в сторону крытой соломой таверны, на двери которой был изображен ястреб со сложенными крыльями и злобным взглядом. Моряки и солдаты входили и выходили, но ни один даже не взглянул в мою сторону. С трудом сдержав улыбку, я вознесла Небесам хвалу и прибавила к ней слова, которые сочинила сама: «Господь сотворил меня рослой и плоской, и я не стану на это роптать».

В таверне царило оживление: обеденный зал был заполнен, от крепких запахов пота и похлебки в глазах защипало, а в животе заурчало. Я подошла к стойке, чтобы попросить хлеба и супа. Не поднимая глаз, я сжимала в руках сумку и про себя пересчитывала лежавшие в ней монеты.

Две женщины, пышные груди которых едва не вываливались из низких квадратных вырезов платьев, подкрались ко мне и встали по обеим сторонам. Я упрямо не поднимала взгляда. В Мидлборо мой обман раскрыла миссис Спроут. Женщины внимательны и редко друг друга недооценивают. Когда я окажусь в армии, среди мужчин, они, взглянув на мой рост, плоскую грудь и узкие бедра, рассудят, что по всем этим признакам я не могу быть девушкой. Среди них мне ничего не грозит. Вокруг не будет женщин, и никто не сможет разгадать мою тайну. Но здесь надо мной все еще нависала опасность.

– Купи нам выпить, красавчик, и мы составим тебе компанию, – сказала одна из женщин.

Обе были пышнотелыми, напудренными и выглядели так, словно составляли компанию уже многим мужчинам. Я изумленно взглянула на них сверху вниз и огляделась, сомневаясь, действительно ли они говорили со мной. А потом прижала локти к бокам и скрестила руки на груди.

– Я не буду пить, – сказала я. – Мне только похлебку, пожалуйста.

Одна из женщин фыркнула, а другая вздохнула:

– Он думает, Долли, что мы тут похлебку разливаем.

– У меня ничего для вас н-нет, – пробормотала я, и они обе ухмыльнулись.

– Ты для нас слишком хорош, да? – сказала та, что помладше.

– Нет, мэм. Не слишком хорош. Просто я голоден.

– Оставь его, Лидия. Он еще совсем мальчишка, хоть и прехорошенький. – И женщина, которую звали Долли, потрепала меня по щеке.

Я застыла от страха, уверенная, что они вот-вот набросятся на меня, как миссис Спроут, и раскроют мой секрет посетителям переполненной таверны, но они лишь рассмеялись и отошли к морякам, которые напирали на стойку рядом со мной.

– Тебе комната нужна, парень? – спросил хозяин таверны.

Я помотала головой:

– Только поесть. Потом я отправлюсь в путь.

Он поставил передо мной плошку пахнувшего рыбой супа и положил два ломтя хлеба. Я съела все так быстро, что даже не успела почувствовать вкус. Когда я вытащила из кармана несколько монет, хозяин налил мне еще супу и добавил хлеба. Он грохнул на стойку пивную кружку и хотел наполнить ее, но я помотала головой и накрыла кружку ладонью:

– Нет, сэр, спасибо. Просто воды, пожалуйста.

Он пожал плечами и кивнул, но задержал взгляд на моей сумке и ружье, которое висело у меня за спиной.

– Ищешь работу, парень? – спросил он.

– Я хочу вступить в армию, – ответила я. – Тут у вас набирают солдат?

– Тебя не возьмут, – прорычал он. – У тебя еще молоко на губах не обсохло, а войне скоро конец. Но вон тот капитан, в углу, ищет юнгу.

Я обернулась и оглядела зал, пытаясь разобрать, кого он имеет в виду, хотя это предложение меня все равно не интересовало. Мужчина, сидевший в углу, склонил голову над стаканом, упираясь локтями в стол, но что-то в его лице, в форме лба показалось мне знакомым. Он поднял глаза, словно услышал, как о нем говорят, так что я резко отвернулась к стойке, избегая его ищущего взгляда, и поскорее расправилась с супом.

– Лучше уходи отсюда, парнишка. – Женщина по имени Долли вернулась. Она примостилась рядом со мной, но смотрела за стойку так, словно хотела поговорить с хозяином, а не со мной. – Ты не пьешь и на баб не смотришь. Это хорошо, – шепотом продолжала она, но я не могла понять, действительно ли она обращается ко мне. – Ты слишком юн и для женщин, и для войны. Но и это тебе не нужно. – И она мотнула головой, указывая в другой угол зала. – Самсон злой.