Диана Гэблдон - Путешественница
– Вовсе нет, – прервал его Грей. – Как раз сегодня я приехал, чтобы сообщить вам новость: я женюсь.
– Женитесь? – На лице Джейми отразилось искреннее изумление. – На женщине?
– Полагаю, возможности для иного более чем ограничены, – сухо ответил Грей. – Но раз уж вы спрашиваете, отвечу: да, на женщине. На леди Изабель.
– Господи боже! Вы не можете!
– Могу, – заверил его Грей и поморщился. – В Лондоне я выиграл процесс о своей правоспособности. Будьте уверены, я смогу стать для нее полноценным мужем. Чтобы совершить какое-то действие, вовсе не обязательно, чтобы оно доставляло вам наслаждение. Впрочем, возможно, вам это известно.
Джейми невольно мигнул, что не прошло мимо внимания Грея, и покачал головой, явно не зная, что сказать.
– Дансени стал слишком стар, чтобы управлять имением, – объяснил Грей. – Гордон умер, а Изабель и ее матушке одним с владениями не справиться. Наши семьи были близки десятилетиями, и это, конечно, самая подходящая партия.
– Вот как?
В голосе Джейми звучала явная ирония. Грей вспыхнул, повернулся к нему и резко ответил:
– Именно так! Речь идет не о плотской любви, а о браке. Что гораздо важнее.
Фрэзер отшатнулся от него. Он шагнул к самому краю водоема, так что его сапоги погрузились во влажную, смешанную с тиной прибрежную грязь, и молча уставился на покрытую рябью воду. Грей терпеливо ждал, использовав это время, чтобы привести в порядок свои густые светлые волосы.
По прошествии немалого времени Фрэзер медленно, с поникшей головой, словно погрузившись в раздумья, вернулся назад и, лишь оказавшись с Греем лицом к лицу, поднял глаза.
– Вы правы, – тихо сказал он. – Я не должен думать о вас дурно, если вы не имели в виду ничего, бросающего тень на честь леди.
– Разумеется, нет, – заверил его Грей. – Кроме того, – добавил он с некоторым оживлением, – это значит, что у меня будет возможность постоянно видеть Уилли.
– То есть вы намерены выйти в отставку?
– Да, – ответил Грей с печальной улыбкой. – Это будет своего рода облегчением. Мне кажется, я не предназначен для армейской жизни.
Фрэзер задумался и заговорил не сразу.
– Тогда… наверное… я был бы благодарен, если бы вы смогли взять Уилли под опеку и заменить отца моему… сыну. – Он, вероятно, никогда прежде не произносил это слово вслух, и одно его звучание потрясло Джейми до глубины души. – Я был бы вам весьма обязан.
Ворот его рубахи был расстегнут, но голос прозвучал сдавленно, будто на шее затянули удавку. Грей с любопытством взглянул на него и вдруг увидел, что лицо его собеседника помрачнело и мучительно покраснело.
– Взамен… если вам угодно… то есть если вы желаете…
Грей подавил внезапный приступ веселья, дотронулся своими легкими пальцами до мощной руки шотландца и заметил, как тот напрягся, не позволяя себе содрогнуться от прикосновения.
– Мой дорогой Джейми, – сказал Грей, разрываясь между смехом и раздражением, – правильно ли я понял, что вы предлагаете мне ваше тело в уплату за обещание позаботиться об Уилли?
Фрэзер покраснел до корней волос.
– Ну да, – проговорил он, еле ворочая языком. – Вы хотите этого или нет?
В ответ Грей разразился таким смехом, что никак не мог остановиться и в конце концов вынужден был сесть на поросший травой берег, чтобы прийти в себя.
– Боже мой, – сказал, утирая глаза. – Вот уж не думал, что доживу до подобного предложения!
Фрэзер молча стоял над ним. Его силуэт четко обрисовывался в утреннем свете, шапка рыжих волос пламенела на фоне бледно-голубого неба. В мимолетной усмешке, слегка изогнувшей уголки его рта, Грей почувствовал облегчение.
– Стало быть, вы не хотите меня?
Грей поднялся на ноги, отряхивая штаны.
– Видимо, я буду желать вас до своего смертного часа. – Эти слова прозвучали в его устах как нечто само собой разумеющееся. – Это такое искушение…
Он покачал головой, стряхивая с ладоней мокрую траву.
– Вы и вправду думали, будто я могу потребовать – или принять – какую-либо плату за подобную услугу? – спросил он. – На самом деле я считал бы свою честь глубоко задетой этим предложением, не будь мне известна глубина чувства, подтолкнувшего вас к нему.
– Да, конечно, – пробормотал Джейми. – Я вовсе не хотел вас обидеть.
Грей не знал, смеяться ему или плакать. Он протянул руку и коснулся щеки Джейми, снова вернувшей цвет светлой бронзы.
– Кроме того, – произнес он еще тише, – вы не можете дать мне то, чего не имеете.
Сказав это, Грей скорее ощутил, чем увидел, что напряжение несколько отпустило этого рослого человека.
– Я обещаю вам свою дружбу, – тихо сказал Джейми. – Если, конечно, для вас это имеет какую-то ценность.
– Великую ценность, заверяю вас.
Несколько мгновений двое мужчин стояли молча, потом Грей вздохнул и, подняв глаза, прищурился на солнце.
– Становится поздно. Полагаю, у вас сегодня еще очень много дел.
Джейми прочистил горло.
– Да, конечно. Наверное, мне и впрямь пора заняться делами.
– Наверное.
Грей одернул полы жилета, собираясь идти. Но Джейми немного замешкался, а потом, как будто это решение только что созрело, шагнул вперед, наклонился и взял лицо вновь обретенного друга в свои руки.
Грей ощутил кожей тепло больших ладоней и мгновенное прикосновение мягкого широкого рта к его губам.
Это касание оставило мимолетное впечатление силы и нежности, обдало слабым запахом эля и свежеиспеченного хлеба. Затем все развеялось, и Джон Грей остался один, щурясь под сияющим солнцем.
– О… – сорвалось с его губ.
Джейми смущенно улыбнулся и пробормотал:
– Ну ладно. Надеюсь, я ничего не испортил.
Он повернулся и скрылся в ивняке, оставив лорда Джона Грея возле воды в полном одиночестве.
* * *Несколько мгновений губернатор молчал, потом поднял глаза и с бесцветной улыбкой тихо сказал:
– То был первый случай, когда он хотя бы прикоснулся ко мне по доброй воле. Первый и последний, если не считать нынешнего вечера, когда я вручил ему другой экземпляр миниатюры.
Я сидела совершенно неподвижно, забыв о бокале с бренди в руках, и сама не могла бы сказать, какие именно чувства меня одолевали: потрясение, ярость, ужас, ревность, жалость, – все они омывали мое сознание, волна за волной, взаимно перекрываясь, смешиваясь и порождая более сложные эмоции.
Совсем недавно была жестоко убита женщина, и после увиденной сцены эта миниатюра – маленький, выполненный в красноватых тонах портрет – казалась нереальной.
На мгновение мы оба забыли о преступлении, воздаянии – вообще обо всем, кроме того, что лежало сейчас между нами.
Губернатор пристально всмотрелся в мое лицо и первым нарушил молчание:
– Надо же, мне ведь еще на корабле показалось, что я вас узнал. Но я решил, что ошибся, так как был уверен, что вы давно умерли.
– Ну, там же было темно, – ляпнула я очевидную глупость и провела рукой по волосам, чувствуя легкое головокружение из-за бренди и недосыпа. А потом до меня дошло, что он сказал. – Узнали меня? Но мы никогда не встречались!
Он помедлил и кивнул.
– Помните темный лес в горной Шотландии, возле Кэрриарика, двадцать лет назад? И юнца, совсем еще мальчишку, со сломанной рукой? Вы мне ее вправили.
Он поднял и продемонстрировал руку.
– Господи боже!
Я схватила бокал и сделала такой большой глоток бренди, что поперхнулась, закашлялась и уставилась на него слезящимися глазами. Сейчас, когда стало ясно, где и когда мы виделись, мне действительно вспомнились прежние, юношеские черты этого лица. Возмужание и возраст лишили его былой мягкости.
– Вы были первой женщиной, грудь которой мне посчастливилось увидеть, – сухо сказал он. – Такое, знаете ли, не забывается. То было настоящее потрясение.
– От которого вы, похоже, успели оправиться, – довольно холодно отозвалась я. – Надеюсь, вы также простили Джейми за то, что он тогда сломал вам руку и угрожал вас расстрелять.
Он слегка покраснел, поставил свой бокал и сбивчиво пробормотал:
– Я… ну… да.
Некоторое время мы сидели молча, потому что оба не знали, что сказать. Раза два он набирал воздух с очевидным намерением заговорить, но оно так и осталось неосуществленным. В конце концов он закрыл глаза, словно вверяя свою душу Богу, а открыв их, посмотрел на меня.
– Знаете ли вы…
Он уставился на свои сцепленные руки. На его пальце, точно слеза, поблескивал голубой камень.
– Знаете ли вы, – произнес он снова, тихо, как будто обращаясь к своим ладоням, – что значит любить кого-то и знать, что никогда – никогда! – вам не принести любимым ни покоя, ни радости, ни счастья? Знать, что вы не способны сделать их счастливыми, причем не потому, что вы или они в чем-то виноваты, но всего лишь из-за того, что вы родились неподходящим для них человеком?
Я сидела молча, видя перед собой не его, а совсем другого человека, привлекательного, но не блондина, а темноволосого, и ощущала не теплое дыхание тропического вечера, а ледяную руку бостонской зимы. Видела красный свет, пульсирующий, словно вытекающая толчками из сердца кровь, на белых больничных простынях.
