Шерри Томас - Обольщение красотой
Через вуаль трудно было разглядеть выражение его глаз, но на лице читалось несомненное удовольствие, когда он взглянул на нее. Пульс Венеции участился — точнее, еще более участился. В его присутствии он никогда не был нормальным.
Несколько запоздало ей пришло в голову, что он куда более наблюдателен, чем она полагала. Эта мысль вызвала у нее вспышку тревоги.
— А что вам известно обо мне?
— По всей вероятности, вы вышли замуж довольно рано. Муж оказывал на вас огромное влияние, возможно, потому что вы его очень любили, возможно, потому что был старше, а может, по обеим причинам. Вы по сей день не избавились от тени, которую он отбрасывает на вашу жизнь. Но ваше одиночество не означает, что вы по-прежнему связаны с ним. Скорее, вы дорожите своим нынешним положением — и безопасностью.
Венеция почувствовала, что от лица отлила кровь. Он не должен так много знать о ней.
— Наверное, мне следовало оставаться одной. Я не уверена, что с вами я в безопасности.
— Расскажите, что вы думаете о мужчинах, присутствующих здесь.
Она помедлила.
— Развлеките меня, — сказал он.
Кроме него, в салоне было только трое мужчин.
— Один из них с отчаянием поглядывает на девушку в розовом, которая обожает шоколад. Скорее всего, он — ее брат. Возможно, их мать страдает от морской болезни, и ему приходится играть роль дуэньи. Молодой человек, который разговаривает с любительницей шоколада, немного напоминает мне моего брата. Чувствуется, что он человек долга, который серьезно относится к своим обязанностям. Я бы сказала, что любительница шоколада и ее брат были отправлены сюда их матерью, чтобы произвести хорошее впечатление на ответственного молодого человека. Увы, внимание последнего занято другим. Он то и дело бросает взгляды в сторону одной из дам, которая годится вам в матери, — и, возможно, является его матерью. Эта дама разговаривает с джентльменом лет тридцати. И я догадываюсь, почему ответственный молодой человек встревожен. Этот тип явно подозрителен. Он постукивает ногой по полу и слишком часто моргает. Улыбка не затрагивает его глаза, а в речи проскакивает акцент. Он пытается выдать себя за английского джентльмена, но произносит гласные, как американец.
— Угу, — произнес Лексингтон, явно удовлетворенный.
— И что это означает?
— Вчера вечером вы сказали, что не доверяете собственной способности судить о мужчинах. Вы отлично разбираетесь в них, моя дорогая.
Венеция неловко поерзала. Она не привыкла к комплиментам по поводу ее способностей.
— Будучи столь проницательной, когда дело касается мужчин, заметили ли вы что-нибудь в моем характере, что привело бы вас к мысли, что со мной вы не можете чувствовать себя в безопасности?
— Нет, — вынуждена была признать она.
— В таком случае, может, вы позволите мне предложить вам чашку горячего шоколада в моей каюте?
— Было бы очень неудобно пить шоколад в вуали.
— Я завяжу себе глаза. И вы сможете снять вуаль.
— Это очень любезное предложение, но явиться в вашу каюту, сэр, значило бы поощрить вас, а я не имею подобных намерений.
— Что мне сделать, чтобы вы передумали?
— Я не передумаю.
— Но должно же быть что-нибудь, что я мог бы сделать. Или дать.
Она прикусила губу.
— Вы полагаете, что мои милости могут быть куплены?
— Смысл не в том, чтобы купить ваши милости, а в том, чтобы доказать мою искренность. Рыцари прошлого совершали невероятные подвиги, чтобы доказать, что они достойны служить своим дамам. Назовите что-нибудь, — все что угодно — и я добуду это для вас.
— На «Родезии»?
— Это большой океанский лайнер, перевозящий тысячу пассажиров, если не больше. Вполне возможно, что на судне имеется все, чего бы вы ни пожелали. Или что-нибудь достаточно близкое.
«Но если герцог преподнесет мне ископаемое чудовище, кто знает, как я вознагражу его?» — вспомнились ей собственные слова.
Он прав. Каким бы редким ни был предмет, есть шанс, что у кого-то на борту он имеется.
— Вы — натуралист, — услышала она собственный голос.
— Откуда вы знаете?
Венеция выругалась про себя. Они никогда не обсуждали, зачем он приехал в Америку.
— Я видела книги в вашей каюте и сделала вывод.
— Загадочная и проницательная, — улыбнулся он.
Возможно, он улыбался ей и раньше, но не при ярком свете и не когда она смотрела прямо на него. Преображение было поразительным. Айсберг растаял окончательно, явив почти тропическое тепло и любезность.
К стыду Венеции, ее сердце на секунду остановилось. Неужели недостаточно, что он уже перевернул ее план вверх тормашками?
— И какое значение имеет тот факт, что я натуралист? — поинтересовался он.
Она была совершенно уверена, что ни Лексингтон, ни кто-либо другой на борту не может знать, что у нее на уме, тем не менее ее пронзила нервная дрожь.
— Мне нужен скелет динозавра.
Он приподнял бровь.
— Вы шутите.
— Вовсе нет. У вас он есть?
— Нет, конечно. Я специализируюсь не на динозаврах.
Разочарование было неоправданно сильным. Выходит, она действительно хотела пойти в каюту герцога, осознала вдруг Венеция. Но она хотела, чтобы решение приняли за нее, чтобы ее действиями руководила судьба.
— Но у меня, однако, есть кое-что, что могло бы сойти за приемлемую замену.
Нельзя позволять ему делать это с ней: гасить едва осознанные надежды и тут же возбуждать их снова. Особенно теперь, когда стало ясно, что ей изначально не следовало питать подобные надежды.
— Меня не интересуют останки крохотных амфибий или трилобитов.
— Ничего такого. — Он поднялся. — Приходите в мою каюту через час, хорошо? Я приготовлю экспонат для вашего обозрения.
— Если он не оправдает моих ожиданий, я повернусь и уйду.
Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.
— А что вы сделаете, если оправдает?
Похоже, эта улыбка станет ее погибелью.
— Возможно, останусь, чтобы полюбоваться им немного. Но вы не должны рассчитывать на большее.
— Я и не рассчитываю. Но я всегда добиваюсь того, чего хочу.
Венеция не возражала. Судьба или он, не важно, главное, что кто-то примет решение за нее.
— Хотела бы я посмотреть, как вы будете делать это с завязанными глазами, — заявила она со всей надменностью, на которую была способна.
— В таком случае вам придется прийти ко мне. А теперь прошу извинить меня. Мне нужно позаботиться о доставке тяжелого предмета из багажного отделения.
Кристиан предвидел затруднения, но щедрые чаевые, которые он раздавал, оказались еще менее действенными, чем он ожидал. К тому времени, когда объект был доставлен в его каюту и извлечен из упаковки, прошло более часа. Однако благодаря привычке баронессы опаздывать, у стюардов оказалось достаточно времени, чтобы вынести ящик и вымести солому, рассыпанную по ковру.
