Шерри Томас - Обольщение красотой
Это было самое милое и забавное оправдание, которое ему приходилось слышать.
— А что такое назначенное время в таком случае?
— Полагаю, вас приглашали на обеды, хоть вы и остерегаетесь светского общества?
— Тот факт, что я не отдался на милость сезона, еще не значит, что я остерегаюсь общества. Я регулярно обедаю в домах моих соседей. И даже сам даю обеды.
Резкий порыв ветра чуть не унес ее зонтик. Кристиан сомкнул ладонь поверх ее руки, чтобы помочь ей удержать его. Но, когда ветер затих, он не убрал руку.
Баронесса устремила на него взгляд — жесткий, надо полагать. Но когда она снова заговорила, ее голос не был суровым.
— Так о чем мы говорили?
По какой-то причине его сердце пропустило удар.
— Об обедах.
— Верно. — Она забрала зонтик — и свою руку, затянутую в перчатку — из его руки. — Вы же не садитесь за стол, как только входите в дом хозяина. Вы расхаживаете по комнатам и говорите любезности другим гостям. Точно так же происходит, когда вы назначаете свидание даме. Вы ждете, расхаживаете взад, вперед, думаете о ней. Это делает ее прибытие еще более желанным и памятным.
Кристиан был помешан на пунктуальности. Он не стал бы терпеть опоздания других женщин. Тем не менее он обнаружил, что улыбается.
— Вы серьезно?
Она слегка наклонила голову, глядя на него.
— Боже, неужели вы никогда в жизни не ждали женщину?
— Нет.
— Хм-м. Давайте уйдем отсюда. — Она решительно зашагала по палубе. — Полагаю, есть смысл держать любовницу, которая будет ждать вас, вместо того, чтобы ждать самому. Но я не верю, что вы никогда не заводили романов со светскими дамами.
— Заводил, но те, что опаздывали, обнаруживали, что я уже уехал.
Он надеялся, что она не примет его слова на свой счет. Он не собирался упрекать ее, просто честно ответил на вопрос.
— Вы все еще здесь, — заметила она.
— Мне очень хотелось снова увидеться с вами.
Он не сказал ничего нового. Но она слегка наклонила голову и искоса взглянула на него — жест, который мог бы сойти за застенчивый.
— Вы переживали, что я не приду?
Он помедлил, колеблясь. Легко быть честным, когда высказываешь мнение, которое лишь немного приоткрывает твои мысли. Но честный ответ на этот конкретный вопрос означал признание в чем-то большем, чем сексуальное влечение.
— Да. Я чуть не послал к вам стюарда, чтобы напомнить вам, что я жду.
— И что бы вы сделали, если бы это не заставило меня броситься в ваши объятия? — Она помедлила. — Прислали бы цветы?
В ее голосе прозвучал едва заметный, но недвусмысленный гнев.
Кристиан покачал головой.
— Я никогда не посылаю цветы тем, с кем хотел бы познакомиться поближе.
Казалось, она нахмурилась под вуалью. Во всяком случае, ее лицо было повернуто к нему, словно она ожидала, что он прочитает выражение ее лица. Только спустя мгновение, сообразив, что он не может этого видеть, она поинтересовалась:
— Как это понимать?
— Мой отец был закоренелым ловеласом, подарившим за свою жизнь неисчислимое количество букетов. Я отношусь к цветам как к неискреннему подарку. Так что я не стал бы посылать вам цветы.
— Но вы послали. Вы прислали огромную вазу с цветами в мой номер в отеле «Шери Нидерланд».
Его замешательство длилось недолго.
— Кажется, я догадываюсь, что произошло. Я действительно заказал букет цветов, чтобы его вручили даме, с которой я не желал продолжать знакомство. Но я отдал это поручение какому-то служащему отеля вместе с картой, которую вы уронили. Очевидно, ваша карта отправилась к ней, а цветы — к вам.
Баронесса молчала.
— Вас задело, что я не присылал цветы?
Она издала смешок, ироничный и слегка пристыженный.
— Совсем наоборот. Меня глубоко задело, когда мне принесли от вас цветы. Мне не нравятся подобные знаки внимания.
— Большая ваза цветов, вы сказали?
— Огромная. Кричащая. И довольно уродливая.
— Я вдвойне удивлен, что вы изменили решение.
Она ненадолго замолчала.
— Мне надоело сражаться с ветром. Может, войдем внутрь?
Цветы явились последней каплей, заставившей Венецию перейти от негодования к действиям.
Не будь они два дня назад доставлены к ней в номер, она продолжила бы кипеть от ярости, воображая его голову на блюде, но не пустилась бы в предприятие, которое привело их к нынешней коллизии.
А теперь выясняется, что цветы предназначались не ей.
Может ли она по-прежнему считать его лицемером, обвиняющим ее во всех грехах и в то же время желающим ее? Или он всего лишь оказался достаточно глуп, чтобы повторить на публике сплетни, которые лучше держать при себе?
После промозглой сырости палубы отапливаемый салон поражал теплом. Венеция развязала вуаль, следуя за Лексингтоном к столику в углу, приютившемуся между двумя пальмами в кадках.
— Что-то вы притихли, — заметил он.
— Просто отвлеклась.
— Тем ужаснее для любовника, который не способен удержать ваше внимание.
Ее сердце подпрыгнуло при слове «любовник».
— Что бы вы делали, если бы я купила билет на другой корабль?
— Наслаждался бы путешествием, но гораздо меньше.
— На борту много других дам.
— Никто из них не заинтересовал меня так, как вы.
— Как вы можете так говорить? Вы ничего о них не знаете.
Лексингтон повернулся и окинул взглядом комнату.
— Кроме вас, здесь одиннадцать женщин, две достаточно старые, чтобы быть моими бабушками, три годятся мне в матери, одной едва ли больше пятнадцати. Из остальных пяти одна недавно обручилась — она все время поглядывает на свое кольцо, когда пишет письма. Еще одна, в розовом платье, думает только о шоколаде — я видел, как она пыталась вытащить кусочек из потайного отделения в своем кармане. Та, что в рединготе, груба с официантами. Вчера за обедом она сидела недалеко от меня. Девушка в желтом, сестра той, что в рединготе, обсуждает платье каждой дамы, не пропуская ни одной детали. Видите, она шепчется сейчас с сестрой, возможно, о вашем платье. Дама в коричневом — компаньонка состоятельной леди, и ей надоела ее работа. Но она очень практична. И не станет тратить на меня силы, потому что я с вами. Она ищет одинокого холостого джентльмена, который женился бы на ней, несмотря на ее скромное происхождение.
Он снова повернулся к ней.
— Как видите, никакого сравнения с вами.
Через вуаль трудно было разглядеть выражение его глаз, но на лице читалось несомненное удовольствие, когда он взглянул на нее. Пульс Венеции участился — точнее, еще более участился. В его присутствии он никогда не был нормальным.
