Диана Крымская - Черная роза
Зрелище было душераздирающее. Но Доминик не будет плакать! Она — жена Черной Розы… А не какая-нибудь изнеженная аристократочка. И вряд ли ее гордому и храброму герцогу понравится, если она начнет рыдать и голосить над ним.
Она неслышно сделала несколько шагов к постели и опустилась на колени около подушки, на которой покоилась голова умирающего. Протянула руку и коснулась его колючей щеки. Он дышал тихо, быстро и прерывисто. Но жара не было. Услышит ли он, если она заговорит с ним?
— Робер, — сказала Дом негромко. — Это я. Твоя жена, Доминик. Я жива, Робер… Я знаю, ты верил в это. Ты хотел, чтобы меня нашли. И я нашлась. Я выпрыгнула тогда из башни и уплыла по реке. Меня спасли и приютили… добрые люди. Я была ранена, Робер. Но теперь я поправилась. И я вернулась к тебе, любимый. Мы больше не расстанемся… Ты слышишь меня, Робер?..
Похоже, нет. Он все так же быстро дышал. И глаза его были закрыты. Но Доминик не собиралась сдаваться. Он должен услышать ее!
— Мы не расстанемся больше никогда, любовь моя. Больше нам никто не помешает! Никто в этом мире, мой Робер!.. Ты знаешь, — Рауль мертв. Сегодня я убила этого злодея и сняла с его руки обручальное кольцо, которое не успела надеть тебе на палец в день нашего венчания в капелле Руссильонского замка. А Розамонда жива. Не беспокойся за нее, с ней все в порядке. А Рауль… Я вонзала в него стрелы — одну за другой! Он издох на моих глазах, этот пес! Я отомстила за тебя, Робер. И за всех жертв этого чудовища! Робер… Я принесла тебе показать стрелу с его кровью. Его кровь и на моих руках. Открой глаза, любимый… Взгляни, — это кровь твоего злейшего врага! Он не сможет больше причинить вред ни тебе… Ни мне… Никому!
…Ей показалось… Или Робер начал дышать быстрее? Доминик наклонилась и поцеловала его — в сухие сомкнутые губы. В закрытые глаза. Провела пальцами по его волосам и коснулась и их губами… о, этот слабый, едва чувствующийся, но такой пленительно-возбуждающий знакомый аромат!..
— Робер!.. Ты сопротивлялся смерти шесть долгих дней, чтобы узнать обо мне. Теперь, когда ты знаешь, что я жива, когда я вернулась к тебе, — ты должен бороться в десять… в сто раз сильнее! Ты всю жизнь провел в борьбе. Мой бесстрашный, мой смелый, мой сильный герцог Черная Роза! Неужели ты сдашься и уступишь теперь, — когда счастье так близко? Когда некому разлучить нас? Когда я вернулась к тебе живая и невредимая, обожающая тебя и готовая ради тебя на все? Любовь моя, жизнь так прекрасна!.. Взгляни, — она встала с колен, подошла к окнам и, резким движением раздвинув черные занавеси, открыла их настежь, впустив в спальню яркий солнечный свет и свежий воздух, — взгляни, как светит солнце! Как поют птицы за окном, воспевая жизнь и счастье! И мы будем жить как птицы… Свободно и счастливо, не расставаясь ни на миг! Мы уедем из Парижа. В Прованс или Лангедок, туда, где воздух чист и прозрачен. Где шумят леса, журчат ручьи. Где цветут цветы на лугах. Мы будем каждый день гулять там. И заниматься любовью под открытым небом… Помнишь, как мы лежали с тобою в папоротниках, Робер? Как ты обнимал и ласкал меня там? Как мы с тобой целовались? Тогда ты оттолкнул меня. Прогнал от себя… Но теперь между нами нет ни непонимания… Ни притворства… И у нас есть наша любовь друг к другу! … Она вновь склонилась над лицом Робера. Да… Он, действительно, дышит быстрее. И ресницы, длинные черные ресницы, слегка вздрагивают! Неужели он услышал ее?.. — Любимый! У нас будут дети. Столько детей, сколько ты захочешь… Я буду рожать тебе каждый год, — много-много мальчиков, Робер, как ты и хотел! Свобода, счастье, наша любовь и наши дети, Робер, — разве все это не стоит борьбы? Вспомни — наш первенец… Мы назовем его Бертраном… Как твоего прадеда, Робер! А девочку… — тут голос ее все же дрогнул и слезы покатились по щекам, — девочку мы назовем…
— Катрин, — вдруг прошептал Робер. Его светло-серые глаза открылись. Он смотрел на Доминик с необычайной нежностью и любовью. Левая рука его, безжизненно лежавшая вдоль тела, приподнялась и коснулась щеки Доминик. — Не плачь… Жена Черной Розы не должна плакать…
Дом с жадностью схватила его руку.
— Робер! Я знала… Я чувствовала, что ты слышишь меня!
— Я бы вернулся с того света… Чтобы услышать твои слова… Чтобы узнать, как ты любишь меня, — чуть-чуть, кончиком рта, улыбнулся он.
— Робер! Ты не уйдешь?.. Не покинешь меня?..
— Нет, Доминик. Я не уйду… — Поклянись! Я знаю — ты исполнишь свою клятву! Черная Роза никогда не нарушает своих обетов! — Клянусь, любимая… — Однако, голос его ослабел. И глаза закрылись.
Доминик вскочила на ноги и, подбежав к двери, открыла ее. Да Сильва стоял в коридоре.
— Господин врач! Скорее!.. Я не знаю… Он умирает?
Энрике вошел в спальню и, подойдя к кровати, взял руку Робера и начал щупать пульс.
Брови его удивленно поползли вверх.
— Ну, что с ним?.. О Боже!..
— Мадам… Пульс ровнее и сильнее, чем был утром. Намного сильнее!
— Скажите правду, да Сильва! Есть ли надежда? Хоть какая-то?..
— Медицина не всесильна, мадам. Часто не от врачей зависит, останется ли жить пациент. А от самого больного… Ваш муж молодой и выносливый, и сердце у него здоровое. Но, думаю, главное, что может вернуть его к жизни, — это вы, мадам. То, что вы живы, то, что вы рядом с ним!
— Да… — прошептала Дом, целуя руку Робера и надевая ему на палец обручальное кольцо. — Я буду с ним! И в болезни… И в здравии… И всегда буду любить его… Всегда!
…В тот же день, вечером, Очо заглянул в спальню больного. Доминик не отходила от мужа. Она смазала раны мазью, которую дала ей Тереза, и дала Роберу выпить приготовленные вдовой лесника капли. Герцог крепко спал; и, хотя сон этот и напоминал обморок, Доминик, время от времени кладя руку на пульс мужа, чувствовала, как ровно и сильно он бьется. Надежда была… И Дом молилась и надеялась.
Карлик приблизился к постели и сел на маленькую скамеечку для ног рядом с молодой женщиной.
— Очо! Как там Розамонда? — спросила тихо Дом.
— Плохо, мадам. Мы с Исмаилом привезли ее в Шинон. У нее нервная горячка… Да Сильва очень обеспокоен ее состоянием.
— Это опасно?..
— Весьма. Герцогиня держалась до последнего. Вы знаете, после вашего отъезда в замок Исмаил вырыл, по ее просьбе, яму на берегу Вьенны. Подальше от жилища той седоволосой женщины — Терезы, если не ошибаюсь? Потому что эта Тереза начала кричать, что не позволит похоронить такого монстра рядом с могилкой своего сына. И Исмаил и Розамонда вдвоем закопали тело де Ноайля на берегу. Несчастная девушка долго молилась над могилой брата… Пока не упала прямо на свежий холм без чувств.
