Роксана Гедеон - Дни гнева, дни любви
– Вы хотите сказать, что жизнь Марии Антуанетты в опасности? – вскричал Леопольд II, и я видела, как багровеет его лицо.
– О, сир, крики «Смерть королеве!» мы слышим почти каждый день у ворот Тюильри.
– Почему же, черт возьми, гвардия не стреляет в тех, кто осмеливается такое кричать?!
Я покачала головой.
– Гвардией командует Лафайет, сир. Он заодно с толпой. Император нервно постучал костяшками пальцев по столу.
– Да что там гвардия, сир! Само Собрание радо любой возможности уязвить королеву. Однажды было перехвачено ее письмо к вам, ваше величество…
– Что? Как это – перехвачено? Кто посмел?
– Увы, сир, мы уже не задаем таких вопросов. Мы давно привыкли к тому, что королева не имеет права на собственную переписку. Ее величество окружена шпионами. Чашу всякого терпения переполнило то, что произошло прошлой зимой в Собрании, – да-да, речь идет о том самом злополучном письме которое королева имела неосторожность составить с излишней искренностью…
– Я не знал об этом! – снова воскликнул император.
– К сожалению, сир, не знали и не особенно хотели узнать. Письмо Марии Антуанетты было зачитано в Собрании..
– Вслух?!
– Да, именно вслух, но не это самое оскорбительное. Суть дела в том, что после оглашения письма депутаты принялись его обсуждать и в своих речах называли королеву не иначе как предательницей, австриячкой, авантюристкой и даже… даже шлюхой.
Император вскочил с места так резко, что я слегка испугалась. Лицо его было искажено гневом.
– Черт возьми! Неужели вы говорите правду?!
– Сир, я готова поклясться в этом на Библии.
– Ах, да… Сестра писала мне, что доверяет вам, как самой себе… Что за проклятая страна! И эти мерзавцы позволили себе такие выражения?!
– Да, ваше величество. Подобные слова вообще неуместны в стенах парламента, но когда они сказаны в адрес королевы.
– О, проклятье, проклятье! Негодяи!
Леопольд II в крайнем волнении забегал по кабинету Его рука нервно рвала ворот рубашки.
Снова появился лакей с лекарством на подносе. Я смотрела, как император, кашляя, пил его, как мелко дрожали у него руки, и у меня невольно возникла мысль о том, что он недолго будет занимать трон Австрии. Кто знает, быть может, своими словами я укорачиваю ему жизнь.
– Сир, возможно, вы нездоровы?
– Нет! Нет! – Кашель не давал ему говорить, и он лишь взмахнул рукой. – Говорите, мадам, говорите! Я хочу услышать все, что вы знаете.
Я снова принялась рассказывать, подробно перечисляя все случаи унижения королевского достоинства, угрозы, прямые оскорбления. Мне даже не приходилось ничего выдумывать – мои слова и так возымели ошеломляющее действие на императора. Чувство радостного торжества затеплилось у меня в груди. Недоставало лишь последней капли… И я решила рискнуть.
– А венцом всего того, что я вам рассказала, ваше величество, стал совсем свежий случай – вы, вероятно, даже не слышали о нем. Это случилось на следующий день после Пасхи, восемь дней назад.
Я пошла ва-банк, ибо, честно говоря, не знала, исполнил ли Дантон то, за что получил деньги. Он должен был привести 18 апреля толпу кордельеров к Тюильри и подвергнуть королевскую семью издевательствам, доказав тем самым, что короля считают заключенным. Но случилось ли это? Насчет Дантона ни в чем нельзя быть уверенной.
– Я уверена, сир, что еще ни один курьер не привез вам этого известия. Его величество в день Пасхи исповедовался, разумеется, кардиналу Монморанси, который не присягнул, подобно другим священникам, на верность конституции. Этот поступок короля вызвал взрыв бешенства у третьего сословия. Оно возжаждало крови, сир, и только по счастливой случайности удалось избежать трагедии.
За спиной императора висело серебряное зеркало, поддерживаемое двумя позолоченными китаянками, и я прекрасно видела свое отражение. В полумраке кабинета перламутрово блестел жемчуг у меня на шее, золотом отливали волосы и мягкой белизной белели обнаженные плечи среди пышных кружев платья. Я с удовольствием подумала, что император должен быть просто бесчувственным чурбаном, чтобы отказать такой женщине.
– На следующий день после Пасхи Людовик XVI решил отправиться в Сен-Клу – для этого уже были заложены кареты. Но народ, поверивший слухам о том, что король собирается бежать, взломал тюильрийские ворота, вломился во двор и окружил кареты, в которых уже сидели королева с сыном и дочерью… Трудно описать, что там произошло, сир! Короля оскорбляли самыми последними словами, королеве грозили расправой. Принцесса и дофин плакали от страха, а потом плакала и Мария Антуанетта – от оскорбления, бессилия и отчаяния…
В глазах у меня тоже блеснула слеза. Я слышала, как тяжело и гневно дышит император Австрии.
– Сир, неужели после того, что случилось, в вашем сердце не проснется даже искра сочувствия к королеве? Король Франции не в состоянии защитить свою жену от оскорблений. Мария Антуанетта происходит из рода Габсбургов, она ваша родная сестра, ваше величество. Бог вам не простит, если вы ей не поможете. Среди океана насилия французские монархи совершенно беззащитны… Или, быть может, вы, подобно другим европейским правителям, будете ожидать, пока убийство короля или королевы Франции заставит вас позабыть о расчетливости и оказать помощь? Но тогда, сир, будет уже слишком поздно.
Я перевела дыхание. Вся эта речь далась мне очень нелегко.
– Наш король предпочитает быть королем Меца, а не Франции в таком положении, и это его собственные слова. Надеюсь, что и вы, сир, теперь согласитесь, что Людовик XVI не свободен.
Император поднялся, застегнул ворот рубашки. Понимая, что близится конец аудиенции, поднялась и я.
– Сударыня, – официально обратился ко мне Леопольд II – он старался говорить сухо, но красные пятна на лице выдавали его волнение. – Я требую, чтобы наш христианнейший брат король Франции отказался от позорящей его конституции особым манифестом.
Я склонила голову.
– Для короля Франции это будет желаннейшим поступком, сир.
– Я сообщаю вам свою волю, сударыня. К концу следующего месяца пятнадцать тысяч австрийских солдат двинутся в Арлон и Виртрон для поддержки генерала Буйе. Король Франции может бежать под их защиту – при условии, что откажется от конституции.
У меня перехватило дыхание. Сбылось-таки! Сбылось то, что казалось невозможным… Господи ты Боже мой, как мне хотелось сейчас же, сию же минуту рассказать об этом королю, а особенно Марии Антуанетте!
Я прижала руки к груди.
– Сир, простите мне мое молчание, у меня просто нет слов, чтобы выразить… Я…
Он жестом прервал меня.
