Барбара Картленд - Любовь на краешке луны
На какое-то мгновение их лица оказались совсем близко, и Канеда подумала, что серые глаза герцога выражают именно то чего она добивалась.
Когда она оказалась в седле, герцог опытной рукой поправил ее юбку над стременами.
Она подвела Тоnjours к старту, герцог тем временем достал свой секундомер.
— Bonne chance!18 — говорили офицеры. Герцог спросил деловым тоном:
— Вы готовы, мадемуазель?
— Готова.
— Тогда — старт!
Он нажал кнопку секундомера, и Кане-де не пришлось торопить Тоnjours ни шпорами, ни хлыстом.
Конь хорошо понимал, чего от него ждут, и великолепно прошел первый барьер.
Тоnjours был очень крупным, даже выше Ариэля, и Канеда в порыве вдохновения понеслась на великолепном животном, расценивая эту скачку как особую привилегию.
Дистанцию они явно пролетели за рекордное время — Канеда в этом не сомневалась — и были вознаграждены аплодисментами и приветственными возгласами.
Когда она остановила Тоnjours перед герцогом, к ней подъехали следившие за скачкой офицеры.
— Великолепно! Фантастический результат! Вы — настоящая сенсация, мадемуазель.
— Сенсация не я, а этот конь. Она уже собралась было спрыгнуть на землю, но герцог вовремя помог ей спуститься.
— Должна признать, monsieur, — сказала она ему, — что, кроме Ариэля, Тоnjours не имеет соперника в мире.
— Вы оказали честь нам обоим, — официальным тоном произнес герцог.
Канеде показалось, что герцог чуть задержал ее в воздухе… К тому же он выпустил ее талию несколько позднее, чем следовало бы.
Потом он повернулся к гнедому и вскочил в седло, а старший из офицеров взял секундомер.
Канеда оценивающе смотрела на герцога и поняла, что в жизни не видела лучшего всадника.
Пока Гарри не возмужал, она считала, что лучшего наездника, чем отец, просто не может быть.
Ио теперь — хотя это и неприятно — следовало признать: герцог сидел в седле лучше их обоих.
Герцог как бы сливался с конем; они двигались в унисон, покоряясь ритму, казавшемуся едва ли не музыкальным.
Герцог вроде не торопился, однако, когда он подъехал к двум последним препятствиям, Канеда заметила напряженное внимание офицеров и затаила дыхание.
— Секунда… другая.
Он остановил гнедого, и офицер с секундомером объявил:
— Вы пришли первым, monsieur, на половину секунды.
Восторг тем не менее был уже не таким пылким, как после успеха Канеды,
Спешившись, герцог подошел к ней.
— Вы удовлетворены?
Канеда приподняла брови, удивленная столь странным вопросом.
— Тем, что я не плутовал, — пояснил он.
— Я и не предполагала, что вы способны на это… потом, я только дразнила вас. Более того — хоть это может показаться вам удивительным, — я прекрасно понимаю, что как женщина должна держаться на вторых ролях.
— Нынче женщины в большинстве своем считают, что будут первыми во всем.
— Конечно, кроме спорта.
По улыбке герцога Канеда догадалась, что позабавила его своим ответом.
Возвращаясь в замок, они не прекращали словесного поединка, в котором Канеда находила теперь незнакомый прежде интерес.
Она обладала хорошо бойким язычком и сообразительностью, и споры и обмен мнениями с мужчинами доставляли ей удовольствие.
Однако с тех пор как она объявилась в Лондоне, мужчины только льстили ей, забывая о прочих возможностях словесного общения с ней.
Какую бы тему она ни затронула, разговор так или иначе всегда сводился к любви.
Между тем каждое слово герцога казалось ей ударом шпаги, как будто герцог стремился победить и в словесном поединке — как в скачках… да просто потому, что он мужчина, а она женщина.
Мужественность его как бы обволакивала Канеду, напоминая о себе, даже когда герцог молчал.
Она уже не сомневалась в том, что помять его будет непросто… Как ему, например, удалось добиться репутации человека одинокого, внушающего благоговение окружающим?
Как, отрешившись от всего земного, он мог обитать в фантастическом замке на пороге неба и не интересоваться светской жизнью в долине Луары? Все это свидетельствовало о том, что человек этот сам для себя составляет законы.
Когда они вернулись в замок, Канеда обнаружила, что посланный за одеждой Бен еще не вернулся.
Поэтому она только сняла шляпку — как и перед завтраком — и, умывшись, присоединилась к герцогу в гостиной, где он обещал ждать ее. .
К ее удивлению, перед диваном был выставлен столик, где на серебряном подносе она увидела несомненно английский серебряный чайник и горку разных печений.
Канеда в восхищении рассмеялась.
— Вы весьма деликатны.
— Я знаю, что англичане жить не могут без обязательной чашки чая.
— Удивлена, что вы знаете об этой привычке, — сказала Канеда, памятуя о том, что мать герцога скончалась, когда он был еще очень юн.
— Могу признаться, что одна из ваших соотечественниц научила меня некоторым английским обычаям.
По интонации герцога Канеда поняла, что речь идет о весьма близком ему человеке и неизвестно почему ощутила легкий укол в сердце.
— И что же, оставаясь истинным франком, вы не хотите присоединиться ко мне? Герцог, безусловно, умел подмечать все гораздо тоньше, чем ей казалось.
— Я намекнул вам, что у меня есть chere amie19. Чего еще вы ожидаете?
— Ничего, monsieur. Да и с какой стати?
— — Потому что, как и все женщины, — едко сказал герцог, — вы полагаете, что рядом с мужчиной непременно должна быть жена.
— Я вовсе не думаю ничего подобного, — резко ответила Канеда.
— Тем не менее это так, — настаивал он. — Уверяю вас, мне не так уж плохо здесь, на краешке луны, хотя вы, безусловно, понимаете, что я время от времени снисхожу к простым смертным, пребывающим там, внизу.
Герцог явно поддразнивал ее, и ей вдруг стало горько: он вел себя так, словно она сделала какую-то глупость.
Она поставила на место чайник.
— Должно быть, я нарушила ваши планы и обязательства и мне лучше вернуться к своей подруге.
Герцог рассмеялся.
— Ну вот, а теперь вы решили наказать меня за преступление, которого я не совершал; еще раз подчеркиваю — вы ничего не нарушили. Если бы не ваше общество, я обедал бы один посреди всего этого великолепия.
— И вы были бы довольны этим?
— Откровенно говоря — да. Я научился довольствоваться собственным обществом и, пребывая в одиночестве, читаю книги и занимаюсь разного рода делами.
— Какими делами?
— Я прослеживаю жизнь лошадей, прошедших мою школу, и людей, которые ездят на них. Еще пишу диссертацию по обучению лошадей.
— Чудесно! — воскликнула Канеда. — Пожалуйста, разрешите мне прочитать ее.
