Элизабет Лоуэлл - Заколдованная
— Прошло всего несколько дней, как ты проснулся. Для полного выздоровления нужно время.
— Время! Время! Клянусь Господом, у меня нет времени слоняться без дела, словно оруженосец, который ждет, когда его господин проспится после бурной ночи. Я должен…
Здесь слова Дункана кончились, словно их отсекли мечом. Он не знал, что же он должен делать.
И это было хуже, чем если бы волк рвал его внутренности.
Он ударил кулаком по ладони другой руки и отвернулся от Эмбер. Хотя он больше ничего не сказал, его напряжение ощущалось на расстоянии, как ощущается тепло от огня в очаге.
Когда Эмбер подошла и остановилась рядом с ним, ноздри его расширились, уловив аромат ее неувядающей свежести.
— Успокойся, Дункан.
Теплая, нежная рука ласково погладила его сжатый кулак. От неожиданности он вздрогнул. Ведь она упорно избегала прикасаться к нему после того, как он сорвал у нее тот единственный, жадный поцелуй. Сам он тоже старательно следил за тем, чтобы не дотронуться до нее опять.
Дункан говорил себе, что ему следует остерегаться, потому что он не знает, кем была ему Эмбер в прошлом или кем будет в будущем. Очень может быть, что они — пара влюбленных, которых разделяют ранее данные обеты.
Однако, едва почувствовав сладость мимолетной ласки Эмбер, Дункан понял, почему с того раза больше не прикасался к ней. Она всколыхнула в нем такой прилив страсти и томительного влечения, какого он никогда еще не испытывал ни с одной женщиной.
Страсть была понятна Дункану, потому что он был мужчиной в расцвете сил и находился в присутствии девушки, один только запах которой заставлял его плоть твердеть от безудержного притока крови. Но томительное желание ласково обнимать и ощущать теплоту ответного объятия было для него столь же новым и неожиданным, как и потеря памяти.
Удивление, которое Дункан испытывал всякий раз, когда понимал, какой глубокий отклик вызывает Эмбер во всем его существе, убедило его окончательно в том, что он никогда еще не питал такой страсти к женщине. Точно так же, как его привычка то и дело хвататься за меч доказывала, что в позабытом прошлом меч висел у него на боку.
— Дункан, — шепотом окликнула его Эмбер.
— Дункан, — насмешливым тоном повторил он. — Темный воин, да? Но нет меча у меня на боку, я не чувствую веса его холодного металла, который пригодился бы мне в минуту опасности.
— Эрик…
— О да, — перебил ее Дункан. — Этот всевластный Эрик, твой покровитель. Великий лорд, который повелел, чтобы я две недели ходил безоружным, но его оруженосец все же слоняется где-то поблизости и услышит, если ты позовешь на помощь.
— Ленивый Эгберт? — спросила Эмбер. — Он все еще здесь?
— Дрыхнет в курятнике. Курам совсем не по душе его соседство.
— Повернись ко мне лицом, — сказала она, переводя разговор. — Дай посмотреть, как На тебе сидит.
Дункан неохотно повиновался.
Эмбер кое-где подтянула что-то, заправила выбившуюся складку материи и отдала ему красивый плащ цвета индиго, который принесла под дождем из замка.
— Это тебе, — сказала она.
Дункан посмотрел сверху вниз в эти золотистые, глаза, которые следили за ним с таким нескрываемым желанием успокоить.
— Ты очень добра к человеку, у которого нет ни имени, ни прошлого, ни будущего, — задумчиво сказал он.
— Мы уже много раз об этом говорили и ни к чему не пришли. Разве что… ты вспомнил что-то еще?
— Не так, как ты думаешь. Я не вспомнил ни имен, ни лиц, ни поступков, ни обетов. Однако я чувствую… чувствую, что мне уготовано что-то великое, но и опасное. Оно где-то здесь, близко; кажется, еще чуть-чуть, и оно у меня в руках.
Тонкая рука Эмбер вновь опустилась на сжатый кулак Дункана. Она не уловила никаких воспоминаний о его прошлом, никакого сгущения туманных намеков на воспоминания, которые кружились, и таяли, и нарождались вновь, дразня и намекая. Все было по-прежнему.
Особенно чувственное влечение к ней, пронизывающее все существо Дункана столь же глубоко, как тени его потерянной памяти.
От того, что она ощутила влечение Дункана, по телу Эмбер начал разливаться какой-то странный жар. Словно невидимый огонь поселился у нее в животе, на самом дне, и ждет лишь дуновения страсти Дункана, чтобы вспыхнуть ярким пламенем.
Эмбер говорила себе, что надо убрать руку и больше не приближаться к Дункану, однако рука оставалась там, где была, прикасаясь к нему. И это прикосновение было для нее как сладкий, неуловимый дурман. Ей бы испугаться той радости, которую она испытывала, упиваясь им, но она лишь позволяла ему завлекать себя все глубже и глубже.
— Сама жизнь таит в себе и величие, и опасность, — тихо сказала Эмбер.
— Правда? Я не помню.
Едва сдерживаемые чувства Дункана яростно захлестнули Эмбер кипящей смесью разочарования, злости и нетерпения.
Усилием воли, от которого осталась боль во всем теле, она не позволила себе запустить пальцы в волосы Дункана и держать их там, пока удовольствие от ее ласки не переборет все другие чувства. Но все же не смогла заставить себя совсем не прикасаться к Дункану.
Вот так, чуть-чуть.
Просто кончиками пальцев ощущать собранную в кулаке силу.
— Значит, тебе было здесь так плохо? — печально прошептала Эмбер.
Дункан взглянул на склоненную голову девушки, которая ничем не заслужила его гнева и очень многим — его благодарности Его кулак медленно разжался. Таким же медленным движением он взял правую руку Эмбер в свою. Легкая дрожь прошла по ее телу.
— Не бойся, золотая фея. Я не причиню тебе зла.
— Я знаю.
Уверенность, прозвучавшая в голосе Эмбер, отражалась и у нее в глазах. Дункану было так приятно это доверие, что он забыл спросить, почему она так уверена в нем. Он поднес ее руку к губам, чтобы поцеловать.
Звук резкого выдоха Эмбер заставил сердце Дункана забиться сильнее. Он хотел только поцеловать ее руку, но теперь почувствовал непреодолимое искушение. Бережно держа ее руку в своей, он повернул ее ладонью вверх, нашел то место на запястье, где видно было, как пульсирует ее кровь, и несколько раз легонько коснулся его губами.
Когда он разжал губы и кончиком языка провел по тоненькой голубой жилке, то ясно увидел, как ускорился бег ее крови в ответ на его ласку. Желание сотрясло Дункана, словно порыв невидимой грозы.
Но нежность его ласки осталась прежней. Он очень хорошо помнил, как отпрянула Эмбер, когда он попробовал повести более смелую любовную игру.
— Дункан, — прошептала Эмбер, — я…
Голос ее замер, потому что всю ее пронзила чувственная дрожь. Прикосновение Дункана при любых обстоятельствах доставляло ей острейшее наслаждение. Знать же всю силу страсти, которую он к ней питает, и одновременно ощущать бережную нежность его поцелуев — это было все равно что оказаться охваченной ласковым, но всепоглощающим пламенем.
