Жорж Санд - Даниелла
— Господи, — воскликнула моя бедная Даниелла в исступлении, — не введи меня в искушение! Лучше смерть, чем жить на горе тому, кого я люблю!
Я утешил ее, уверяя, что теперь она может ревновать без малейшей опасности.
— Моя вина, — продолжал я, — что мы оба так много страдали. Огорчение застало меня врасплох; во мне недостало веры и силы. Я должен был словами и ласками успокоить тебя и вывести из заблуждения; заклинаниями изгнать беса, которым ты была одержима. Я был утомлен и болен, и кроме того мрачные и неправые мысли приходили мне в голову в этом печальном месте. Я роптал, как глупый ребенок досадует на мать. Я восставал против часов, которые текли слишком медленно; я безумствовал! Я заслуживал наказание, и понес его. Теперь я не боюсь потерпеть такое наказание, теперь уж я не заслужу его. Любовь наша освятит нас и отгонит злого духа, который подстерегает счастливые сердца. Любовь наша будет нашей религией и добродетелью. Но разве уже это не так? Разве я не пренебрег для тебя всеми упреками и не разрушил все препятствия, не отказался от богатства, чтобы быть для тебя всем, чтобы все заменить для тебя. Ты видишь, что Бог простил и благословляет нас; я благополучно избег опасностей, и все, о чем я молил Бога, исполняется: у меня теперь ты, у меня теперь ребенок, работа и сохраненное достоинство.
Она вытерла слезы и, увлеченная моей верой, восторженно молилась.
Я не думаю, чтобы она снова сделалась рабой своих инстинктов, Я сказал ей то, что думаю; я не боюсь ее, этой женщины, которую обожаю. Я вижу, что со временем научу ее бороться с порывами первых впечатлений, и она будет счастлива.
Мы уже шли к Тускулуму, когда Брюмьер закричал нам, чтобы мы подождали его и, догнав нас, рассказал нам о своей победе.
Глава XLI
Он возвращался из Рокка-ди-Папа, где нашел свидетелей и разведал, что ему было нужно для успеха его предприятия. Когда он вдоволь наболтался, то понял, что ставит меня в щекотливое положение, мне приходилось или употребить во зло его доверие, или обмануть лорда и леди Б…, если б они стали подозревать и Спросили меня. Я решил не видеться с ними в этот день и возвратиться поздно в Мондрагоне, на случай, если бы милорду вздумалось посетить меня после обеда.
— Вы возвращаетесь, не обходя Тускулума, — сказал Брюмьер, — так я пойду с вами, тут в самом деле ближе.
Мы решили расстаться с ним у Онофрио, но когда пришли к пастуху, желание видеть его музей удержало Брюмьера. Приятель мой любит поглазеть, как все веселые и общительные натуры.
Мы были уже с полчаса у Онофрио, когда кто-то позвал меня из-за двери. Я вышел, узнав голос Фелипоне. В самом деле это был он, с ружьем в руках и с двумя собаками; в ягдташе у него было несколько куропаток.
— С кем вы там? — спросил он меня, указывая на хижину.
— С женой и Брюмьером. Что же вы не войдете?
— Сейчас войду. Я думал, нет ли с вами кого постороннего, а вы знаете, наш брат глуп, застенчив.
— Вы застенчивы?
— Да, с незнакомыми.
— Брюмьера-то вы ведь знаете; пойдемте!
— Как его не знать: добрый человек, славный малый.
Я взглянул на него, чтобы видеть, нет ли укоризны в этой похвале. Круглое мирное лицо мызника выражало кротость.
Я подумал, что Винченца, как женщина, искуснейшая во лжи, усыпила подозрения своего мужа, и возвратился в хижину, полагая, что Фелипоне идет следом за мной, Он снова позвал меня.
— Подождите, — сказал он, — мне нужно кое-что сказать вам. Позовите мою крестницу, это и ее касается.
Я позвал Даниеллу. Онофрио тоже вышел из хижины, и стал перевязывать одну из своих собак, укушенную змеей. Брюмьер стоял на пороге, рассматривая со вниманием этрусскую фибулу редкой красоты.
Даниелла отошла несколько шагов от хижины, поглядела на Фелипоне и подозвала меня:
— Я не могу идти далее, — сказала она, — шип терновника проколол мне башмак, и я боюсь, чтоб он не вонзился глубже.
Я полетел к ней на помощь.
— Наклонись, — сказала она мне, — и сделай вид, будто ты ищешь. Я вовсе не занозила ноги, но мой крестный отец хочет убить Брюмьера.
— Бог с тобой! Он спокоен и весел, как всегда.
— Нет, уверяю тебя. Я вижу, что ему хочется удалить нас отсюда. Увидишь, он расскажет нам какую-нибудь сказку, чтобы нас выпроводить.
— Что же нам делать?
— Не терять его из виду и заслонять от него цель. Не покидай ни на шаг бедного молодого человека. Фелипоне любит тебя и не будет стрелять, чтобы не попасть в тебя. Я постараюсь отговорить его, если ему теперь пришла эта дурная мысль, или выведаю все и уговорю его, если он задумал это прежде.
Я не верил в опасность, которую подозревала Даниелла, но послушался ее совета. Я подошел к Брюмьеру, а она к Фелипоне, который, опершись на свое длинное ружье, спокойно ожидал нас, со своей вечной улыбкой на пунцовых толстых губах.
— Вот драгоценная вещь, — сказал мне Брюмьер, которого я заслонил собой, будто случайно. — Посмотрите, как мастерски вырезана эта головка барашка, и как изящно просты и хорошо расположены эти филигранные украшения. Пастух не может знать цены этому сокровищу, и вы должны помочь мне купить у него это за дешевую цену. Это будет мой свадебный подарок завтра, пока не найду чего лучшего.
Я подошел с ним к Фелипоне, не с тем, чтобы помочь ему выторговать фибулу, но чтобы опять заслонить его. Онофрио строго честен, но это не значит, чтобы он был слепо бескорыстен и чтобы его легко было обмануть. Брюмьер, как искусный меняла, спросил небрежно, настоящий ли это антик, и притворился, что считает это подделкой из неаполитанского золота, как это часто случается, прибавив, что он любит эти подделки не менее оригиналов, и что бы это ни было, подделка или нет, он предлагает за нее два римские скуди, желая дать добрую цену гостеприимному и сведущему человеку.
При этом предложении кроткая физиономия пастуха приняла выражение строгого презрения.
— Вы ребенок, — сказал он. — Отдайте-ка мне это назад. Это не годится для тех, кто не смыслит толку в этих вещах; это хорошо для артистов.
Брюмьер, несколько обиженный, упорно утверждал, что хорошей копии нельзя отличить от оригинала.
— Я не золотых дел мастер, — отвечал Онофрио, — я пастух. Я не делаю таких вещей, я нахожу их. Я от роду не был в неаполитанских лавках; я роюсь и ищу в тускуланских камнях. Вам меня не уверить, что я купил или сам сделал эту застежку.
— Может быть, какой-нибудь путешественник купил ее в Неаполе или Флоренции и потерял ее в Тускулуме.
— Думайте, как хотите! — сказал пастух, взяв назад свою вещь с видимым презрением.
