Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Фотографию стороной в несколько дюймов, чёрно-белую.

Гермиона улыбалась ему, а рядом с ней стоял Том во фраке и вечерней белой манишке, выражение его лица было каменным и холодным. Брови упрямо нависали над бледным лицом, глаза были затенены, что контрастировало с бледностью кожи. Тёмные волосы элегантной волной спадали на одну сторону лба. На фотографии он представлял собой поразительное зрелище, даже в статичном изображении, полученном магловской камерой.

— Я приехала в Лондон, чтобы исправить одно большое упущение, — продолжала миссис Риддл, и её взгляд снова упал на Тома, словно она пыталась поглотить его своими глазами. — Мой сын Том — он носит твоё имя — в юношеском порыве посватался к дочери деревенского бродяги и женился на ней около двадцати лет назад. Они с девушкой переехали в Лондон, живя в распутстве, пока у него не кончились банкноты, которые он взял с собой. Тогда, опомнившись, он бросил её — твою мать — и вернулся в Йоркшир.

Миссис Риддл подняла свою руку, предвосхищая Тома, когда его рот открылся для замечания:

— Я не оправдываю его прискорбное поведение. Ни я, ни мой муж не смотримся в этом хорошо. Я считаю это пятном на нашей семье, которое лишь выросло с недавними слухами. Но ты должен понять, что он наш сын, единственный ребёнок, и как его сын, ты член нашей семьи. А после того как имя этой девушки, Меропы Гонт-Риддл, было найдено в регистратуре браков в Йорке, связь стала несомненной. На основании этого я проделала необходимые меры с настоятельницей… — её ноздри раздулись от досады, — …сиротского приюта для передачи прав на опекунство и оформления документов на усыновление. Твоё имущество собрано для нашего возвращения в Йоркшир утренним поездом, который отбывает с Кингс-Кросс в пол-одиннадцатого завтра…

— Я не поеду, — перебил её Том.

Холодная тишина опустилась на парадную гостиную Грейнджеров.

— Том, — пробормотала Гермиона, подпихивая Тома острым углом локтя. — Она твоя семья!

— Мне она не нужна, — сказал Том, поднимая глаза, чтобы встретиться со взглядом миссис Риддл. — Я прожил без неё всю жизнь, не вижу, зачем она бы мне теперь понадобилась.

Глаза миссис Риддл были голубыми, и в них Том почувствовал, прежде всего, горькую вспышку с трудом подавляемого унижения, затем весомое и ощутимое напряжение, вызванное ограничениями её нынешней ситуации, публичным скандалом, который она надеялась утихомирить, но надежды её развеялись, и теперь все представленные ей варианты были однозначно непривлекательны, и всё же она знала, что у неё нет выбора, кроме как принять один из них.

Череда размытых изображений предстала перед ним: письмо утренней почты, чёрно-белая фотография, упавшая на стол за завтраком, затем вспышка страха при виде стремительно летящей посуды, стекло и фарфор в мгновение ока пересекают комнату и осколками сверкают на турецком ковре, горячий чай и пшённая каша впитываются в половицы. Ссоры, горькие и ранящие, захлопывающиеся двери. Ссоры, острые и надменные, брошенные телефонные трубки. Ссоры, недовольство и досада, бумажки и банкноты, переходящие из рук в руки.

— Семья не предприятие нужды или желания, — сказала миссис Риддл. — Ты просто имеешь одну, вот и всё.

— Тогда я хочу разыметь её, — холодным голосом ответил Том, подняв подбородок для борьбы. — Если от ребёнка можно отказаться, то можно и от родителя. Через полтора года мне будет восемнадцать — едва ли я ребёнок. Если Вам хочется ребёнка, Вы могли бы подобрать одного в приюте Вула. В этом месте полно сирот, которые будут гораздо благодарнее семье, чем я.

— Воистину, любой сирота должен быть благодарен, — сказала миссис Риддл, — но ты не сирота, Том.

«Но мог бы быть, — подумал Том. — Это было бы так просто: они всего лишь маглы».

— Нет, — продолжала она, пока её чай остывал неотпитым в её чашке, — ты бенефициар поместья моего мужа. Тысяча гектаров{?}[10 кв. км] и усадьба — однажды они все будут твоими. А пока, если наш поверенный отработал свой гонорар, это твой новый дом. Настоятельница из этого ужасного приюта не примет тебя обратно: твоя комната там уже освобождена.

— Мне и так есть где остановиться, — сказал Том. — Я снял комнату на Чаринг-Кросс. Она даже оплачена до конца лета.

— Прежде чем ты уедешь в благотворительную школу профессора Дамбертона, я правильно понимаю? — шмыгнула миссис Риддл. — Я слышала, что ты преуспеваешь в учёбе. Надеюсь, он достойно готовит тебя к Оксфорду или Кембриджу к твоему окончанию.

Том отодвинул от себя чай с тортом, у него пропал аппетит:

— Извините меня.

Он встал с дивана и вышел из комнаты, взяв знакомый маршрут вглубь по коридору ко входу в подвал Грейнджеров.

Дверь распахнулась взмахом запястья, и его ноги гулко топали вниз по лестнице, его палочка взлетала вверх, зажигая лампы на стенах и освещая пустое пространство магическим огнём, который начинался с голубовато-белого от простого заклинания призыва до тёплого жёлтого окраса, использованного в коридорах Хогвартса, а затем к прожигающему взгляд красному.

По стенам и под ногами Тома колыхались чёрные тени. Его кожа приобрела красный оттенок, бледное дерево палочки окрасилось в красный цвет в его красных руках. Он представил себе, что так, должно быть, выглядел боггарт изнутри горящего шкафа — что увидели козы Старины Аба, Лорел и Кёрли, когда сосуды их глаз лопнули под палочкой Тома, — что увидело сложное зрение паука, когда Том пролистал список Непростительных проклятий и нашёл то, сила которого проявилась в алой струе света.

В книге было сказано, что те проклятья были одними из самых сложных для заклинаний, и руководство авроров не предоставляло чётких инструкций или схем движения палочкой. Было описано лишь намерение, и этого было достаточно для Тома, который обнаружил, что оказалось до смешного просто сфокусировать свой ум на правильных эмоциях, представив правильные образы. Намерение и сила воли: у него было достаточно и того, и другого, достаточно, чтобы кончик его палочки засиял красным светом ещё до того, как он произнесёт хотя бы слог заклинания.

— Том! — закричала Гермиона с верха лестницы.

Она закрыла за собой дверь и, держа палочку наготове, покачивая белым кончиком среди красных и чёрных теней, спустилась вниз и направилась к нему.

— Том, — сказала она, опуская руку, свечение палочки потускнело, но не затухло.

Том сделал глубокий вдох и повернулся с сильно нахмуренным лицом:

— Кем себя вообразила эта старая перечница?

— Она твоя бабушка, — сказала Гермиона. — Твоя семья.

— Я не хочу её.

— Это не меняет фактов.

— Мы волшебники — факты могут быть, какими мы захотим! Заманим её сюда, изменим воспоминания и отправим обратно. Она никогда не узнает, что произошло, она всего лишь магл…

— Я буду знать правду! И моя мама.

— Но ты будешь молчать, и твоя мать тоже, иначе я, я…

— Заткнись, Том! — кричала Гермиона. — Акцио, палочка!

Палочка Тома прилетела в её руку, и Гермиона держала и её, и свою палочку у груди, её глаза были влажными и блестели красным светом мерцающих ламп.

— Тебе стоит думать до того, как заговорить, или перед тем, как ты сделаешь что-то глупое, — резко сказала она. — Мама разбилась в лепёшку, чтобы найти Мэри Риддл…

— И ради чего!

— Она не сделала для тебя ничего, кроме добра, Том, — Гермиона говорила хрипло, волосы выбились из аккуратной причёски, которую она заколола утром. — Тебя бы тут не было, если бы не мама. Я бы никогда не встретила тебя в приюте, если бы не она. Ты бы никогда не остался тут на лето, если бы мама сказала «нет». Мама позволила ради меня, — потому что я хотела этого, — потому что это то, что делают семьи, когда заботятся друг о друге. Ты можешь сколько угодно сомневаться в мотивах миссис Риддл, но по крайней мере она сделала что-то, а не спряталась в своей усадьбе, сделав вид, что тебя не существует. Она проделала весь этот путь ради тебя. Ты мог бы по крайней мере уделить ей немного уважения и… И дать ей шанс.