Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

— Прошу прощения, но… Что? — сказала Гермиона, ошеломлённая таким поворотом в их разговоре. Он уже много лет назад заметил, что Гермиона мыслила прямыми линиями, проводя логические связи между точками А и В до точки Z без отклонений по дороге. Иногда это было полезно: например, когда он хотел проверить, что его рецепты и схемы заклинаний написаны с правильной последовательностью инструкций. Иногда это ограничивало, или, по крайней мере, так думал Том. Его собственные мыслительные схемы можно описать в терминах интуитивных скачков. Нелогичные для Гермионы, которая жаловалась, что не может прочитать его заметки или первые черновики статей, но для него это не было бессмыслицей.

Это гениальность.

— Ты всегда чётко давал понять, насколько ты не любишь Министерство магии, саму идею прокладывания пути через звания, чтобы попасть в кабинет министра, — она остановилась. — Если только ты не передумал?

— Меня не интересует должность Министра…

— Но ты говорил, что раньше никогда не было маглорождённого Министра!

— Я никогда не говорил, что я хочу им стать, — перебил Том. — Я лишь хотел сказать, что Новый человек в Риме зарабатывал право на власть: своими достижениями он выводил весь свой род до уровня знати и ковал собственное наследие.

— Значит, — сказала Гермиона, наклонив голову, — ты хотел сказать, что мои аргументы были вескими?

— Возможно… — проскрежетал зубами Том.

— И я права?

— Не настолько, нет.

— О, Том, — вздохнула Гермиона. — Ты можешь врать сквозь зубы сколько хочешь, но никто не может врать сквозь объятие.

Сказав это, она обвила своими руками его грудь и сжала крепким объятием.

Его поразила фантастическая схватка знакомых и чуждых ощущений. Гермиона пахла так же, как и всегда: сладко и цветочно, это был запах, который цеплялся к её коже и одежде, поэтому, когда она снимала верхнюю мантию на дуэльных тренировках, он всегда знал, какая из мантий в бесформенной чёрной куче формы была её. Её кожа была мягкой, её тело было тёплым и осязаемым, её волосы нежно щекотали его кожу.

Но что-то было совсем отличным, отчего его память забуксовала на полпути к препарированию различий между «тогда» и «сейчас», где «тогда» было ласковым воспоминанием, которое он проанализировал со всех возможных сторон во время ночных медитаций в своей кровати с балдахином, а «сейчас» было Гермионой в вечернем платье, отстроченном лентами, прижатой к его груди. Эта версия Гермионы была чрезвычайно маленькой по сравнению с его воспоминаниями: в этот раз её руки не дотягивались до конца, а её макушка остановилась прямо под его носом, позволяя её пушистым волосам касаться его губ.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, и сказала:

— Думаю, я была бы убита горем, если бы кто-то ещё стал старостой вместо меня. Нет, не «думаю», я знаю, что была бы. Каждый раз, когда я видела бы кого-то со значком старосты — неважно, с какого факультета, — я бы смотрела на них и спрашивала себя, почему у меня нет его. Я буду разбита, если получу результаты своих С.О.В., и там окажется «удовлетворительно», где я ожидаю «превосходно». Я проведу недели, задавая себе вопросы, размышляя, что пошло не так. Это я? Я недостаточно занималась? Я сдала работу, не заметив страницу с обратной стороны? Профессор плохо обучил предмету, или проблема в экзаменаторе или авторе учебника?

Она одарила его кривой улыбкой и прижалась щекой к его накрахмаленной манишке:

— Готова поспорить, это звучит глупо для тебя. По правде говоря, это и впрямь удивительно неразумно, только я бы этого не узнала, пока не перестала бы терзаться собственными страданиями. Потому что на самом деле это не имеет никакого значения. Что с того, если бы я никогда посидела в купе старост? Что с того, если бы я получила пятёрку или даже все пятёрки? Всё это не изменит действительно важных вещей: что мама и папа любят меня и всегда будут любить, несмотря ни на что. Что если бы мне пришлось сбежать прямо сейчас и жить в палатке следующие три месяца, ты бы пошёл со мной. И что я волшебница, которая может сделать невозможное одним взмахом своей палочки. Ничто и никогда не сможет отнять у меня магию. Даже отметка «тролль».

Гораздо более нежным голосом она добавила:

— И у тебя тоже есть вещи, которые всегда будут у тебя. Ты волшебник. Ты гениальный. Ты хорошо пишешь и преподаёшь. У тебя возмутительно идеальный почерк. У тебя есть магия — и ничто никогда не сможет с этим сравниться.

Его руки поднялись, крепко сжимая талию Гермионы. Она была едва ли больше, чем горсть, — когда она успела стать такой маленькой? Он не мог вспомнить, потому что у него так и не вошло в привычку обнимать её в ответ: Гермиона всегда решала, где и как долго будет длиться каждое объятие, пока он скованно стоял и позволял ей это делать. Они ему нравились, пока длились, — он не признал бы этого полтора года назад, но до настоящего момента он отказывался принимать в них участие, считая, что во всей этой концепции импровизированного физического контакта есть что-то недостойное.

Том положил подбородок на её макушку:

— А ещё у меня есть ты.

(«С какой стати мне нужны друзья, как они? — однажды спросил двенадцатилетний Том. — У меня есть ты».)

— Не глупи, — сказала Гермиона. — Мы есть друг у друга.

Прошла минута задумчивого молчания.

— Я прочла в книге, — начала Гермиона предложение в той же манере, как и сотни раз до этого, — что в Древнем Риме многие римляне выбирали свои семьи. Тогда детей усыновляли направо и налево. И не только детей, но и взрослых тоже.

— Они также выбирали собственных предков, — сказал Том. — Каждый второй император, когда короновался, утверждал, что он потомок богов.

— Не думаю, что это то же самое, Том.

— Конечно, то же самое, Гермиона. Кто из нас здесь назначен толкователем фактов?

Следующие несколько дней Том присоединялся к Гермионе в доме Грейнджеров после завтрака в «Дырявом котле».

По идее, они решили так поступить из практических соображений.

Гермиона хотела научиться водить, пока её использование магии было ограничено на время летних каникул, она считала это полезным навыком, на случай, если она решит остаться в Лондоне после выпуска из Хогвартса, или если случится несчастный случай. А тем временем полезно перемещаться по магловскому Лондону, пока у них нет доступа к каминной сети. (Семья Грейнджеров признавала ограничение доступа к каминной сети как ужасное неудобство, но Гермиона не могла подать регистрационные формы до своего семнадцатого дня рождения, до которого оставалось меньше трёх месяцев).

Она проехала на семейном автомобиле тридцать миль{?}[~ 48 км] от Кроули до Чаринг-Кросс, чтобы забрать его, так как хорошо знала дороги, по которым её возили родители в предыдущие годы. Её отец прикрепил на заднее стекло знак Военно-медицинской службы, поскольку гражданские автомобилисты стали редкими или вовсе отсутствовали из-за ограничения пайка бензина.

Том использовал их время вместе для различных проектов: для Тома это было написание статей для своей колонки советов, которую главный редактор хотела по возможности выпускать через день, для Гермионы это было зачаровывание автомобиля, чтобы убедиться, что её родители смогут им пользоваться, когда она уедет в Хогвартс на учебный год. Она рассчитывала использовать заклинание Долива на двенадцати канистрах, чтобы отец мог заливать бензобак, когда тот опустеет, но оставить так много бензина при угрозе падения бомбы с воздуха в любой момент превращалось в более опасную идею, чем она того стоила.

— Каждый раз, когда я сажусь, я чувствую, что влезаю в металлическую машину смерти, — заметил Том, осторожно закрывая дверь пассажирского сидения со своей стороны автомобиля Грейнджеров. — Как маглы доверяют этим штукам?

— Я доверяю им, — чопорно сказала Гермиона. Она достала свои водительские перчатки и перевела мотор на нейтральную скорость. — Эта «металлическая машина смерти» была собрана на линии конвейера. Каждая её часть идентична части, используемой в тысяче других автомобилей, и если бы они самовозгорались при контакте, уверена, кто-то бы это заметил, — посмотрев в обе стороны, она выехала на автомобиле в редкий поток машин. — Не понимаю, чем это отличается от доверия «Хогвартс-экспрессу», который был собран маглами, — украден у них без оплаты, да было бы тебе известно, — но все на него садятся каждый год, даже чистокровные, и никто не жалуется… Ну, они жалуются на ассортимент тележки со сладостями, точнее, его недостаток. Но это другая история.