Лора Бекитт - Роза на алтаре
– Возможно, он был без сознания. Или болен тифом, и его лечили где-нибудь в Пруссии или Польше. И потом, ты же знаешь, как безобразно работает почта!
– Да, ты права, дочка, – промолвила Элиана, – главное, что он все-таки жив!
Они вышли из экипажа и поднялись на широкое крыльцо госпиталя.
В просторном коридоре их встретил врач. Женщина в волнении протянула ему бумаги.
– Я мать Ролана Флери. Приехала за своим сыном. Почему-то доктор пристально и внимательно смотрел на стоявшую позади Элианы Адель.
– Это моя дочь, – сказала женщина. Ее пронизывало нетерпение. Руки слегка дрожали, а взгляд был прикован к лицу врача.
– Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, мадам? – спросил доктор.
– Да, конечно – Элиана оглянулась на дочь – Адель, пожалуйста, выйди, подожди на крыльце.
– Нет, пусть она останется здесь, а вы идите за мной. Он провел женщину в какую-то комнату и предложил ей присесть.
Элиана заметила, что доктор избегает ее взгляда.
– Что с Роланом? – еле слышно прошептала она.
– Сейчас объясню. Не беспокойтесь, мадам, его жизнь вне опасности, и вы можете забрать его домой. Он пострадал от взрыва снаряда еще при наступлении нашей армии. Его привезли в Париж совсем недавно, и я сразу же вам сообщил. После взрыва ваш сын почти не мог двигаться, ничего не видел и не слышал, но постепенно все восстановилось. – Врач сделал паузу. – Все, кроме одного.
– Чего? – мучительно прошептала женщина.
– Зрения. Он не видит.
Внезапно Элиане стало трудно дышать.
– Но это… не навсегда?
– Не знаю. Ничего не могу сказать. Не уверен. Чудеса происходят нечасто, но этот случай сам по себе достаточно редкий. Ведь глаза целы. Время покажет, что ждет вашего сына. Сейчас самое главное – постараться, чтобы он не ушел в себя. Думаю, если в его жизни появится какая-то радость, если он не утратит надежду, то постепенно зрение вернется к нему, как вернулось все остальное.
Элиана сорвалась с места.
– Я хочу его видеть!
– Конечно. Идите за мной. На глазах вашего сына повязка. Я объяснил, что так нужно… пока.
– Он… не знает?
– Знает. Я уверил его, что со временем зрение восстановится. Просто одно дело не видеть, потому что завязаны глаза, и совсем другое… – Он замолчал, потом закончил: – Знаете, это равносильно тому, чтобы с головой погрузиться в ледяную воду. Я хотел снять бинты именно тогда, когда рядом с ним будут находиться близкие люди. Мальчик еще так молод…
Когда Элиана увидела своего сына, то на мгновение забыла о том, что сказал врач. Главное, что Ролан был здесь, живой, настоящий, из плоти и крови! Она обняла его крепко-крепко и едва не задохнулась от слез. Она любила его как саму жизнь, как все самое прекрасное в этой жизни, и вот он вернулся к ней!
Он был все так же красив, но в чертах лица появилась какая-то странная сосредоточенность и строгость. Он сел в экипаж рядом с растерянной, притихшей Аделью, которая не знала, как вести себя с братом, и сказал Элиане:
– Знаешь, мама, иногда мне кажется, что я чувствую, откуда идет солнечный свет. А вообще у меня такое странное ощущение, будто я еще не проснулся, но вот-вот проснусь. Я как будто постоянно чего-то жду. Порой мне чудится, что весь мир где-то далеко, но в другой раз он пугает меня своей близостью, он словно бы наступает на меня, и я не знаю, куда от него деться.
Элиана сжала его руку в своей.
– Доктор сказал, что ты поправишься, – как можно увереннее отвечала она.
– Да, я знаю, – спокойно промолвил Ролан, слишком спокойно, точно речь шла не о том, что только и может быть важно для него сейчас.
– Все будет хорошо, – прошептала мать, прижимаясь к его плечу, – ведь теперь ты с нами, теперь ты с нами!
Постепенно женщина поняла, что Ролан не успел увидеть настоящей войны. («Увидеть!» – теперь это слово имело для нее совсем иное значение!) Он пострадал буквально в первом же сражении. Поблизости разорвался снаряд, но Ролан почти ничего не помнил и очнулся лишь через несколько часов.
Элиана рассказала ему о своей поездке, о том, как встретилась с Бернаром, и Ролан слушал ее с огромным интересом. Теперь он по-новому восхищался своей матерью, ну а отец оставался его вечным кумиром. Вообще, почти все представления юноши о жизни, о мире и войне сохранились в прежнем виде. Впрочем, тогда большинство молодых людей, если речь шла о политике империи, рассуждало примерно одинаково.
– Я считаю, император Александр напрасно не захотел заключить мир, – говорил Ролан. – Завоевывая страны, Наполеон никогда не стремился поработить их народы. Напротив, он привносил в их жизнь то положительное, что было достигнуто во Франции. Россия в некотором смысле – довольно отсталая страна, там до сих пор существует крепостное право. Если б русские приняли европейский кодекс и освободили своих крестьян, это послужило бы для их же блага. Наш император победил бы, если б поднял русский народ на борьбу.
– Но мне кажется, они отказались бы сражаться за свою свободу под флагом чужеземцев, – возразила Элиана.
– О нет, простые люди тянутся к императору, как и молодежь!
– Я плохо разбираюсь в политике, сынок, – сказала женщина. – Тебе было бы гораздо интереснее беседовать с отцом.
Разумеется, она обо всем сообщила Бернару, но не была уверена, что он получит письмо.
Пожалуй, впервые в жизни Элиана была по-настоящему рассержена на мужа. Как бы сейчас пригодились Ролану помощь и поддержка отца!
Она старалась как-то скрасить жизнь сына, но понимала, что даже в окружении близких он чувствует себя куда более одиноким, чем прежде.
Адель была неосмотрительна и нередко произносила неосторожные фразы. К тому же она много болтала о пустяках; могла развлечь и развеселить Ролана, но в серьезные товарищи пока не годилась. Книги, которыми интересовался юноша, казались ей скучными, и она с трудом заставляла себя прочесть вслух хотя бы пару страниц.
Андре и Морис были очень подвижны, и у них не хватало терпения подолгу сидеть в обществе старшего брата, но зато Розали часто заходила в комнату Ролана. Юношу умиляли ее рассудительность и строгость. Иногда он даже просил ее почитать что-нибудь вслух. Девочка охотно соглашалась и читала не торопливо и сбивчиво, как Адель, а очень старательно, медленно, с выражением.
И все-таки никто не понимал Ролана так, как Элиана. Она пыталась представить, что значит ощущать подобную замкнутость в себе. Однажды Ролан обронил: «Я отгорожен от мира мрачной стеной».
Да, верно, он был лишен многих привычных впечатлений. Звуки? Иногда он говорил, что они мешают ему, вносят смятение в мысли. Элиана боялась, что со временем он начнет сгибаться под бременем собственной сущности. Ведь он был один, совершенно один, жил наедине со своими переживаниями и думами. Мать догадывалась, что напрасно ждет от него прежней откровенности: он щадит и будет щадить ее чувства.
