Рослин Гриффит - Птицелов
«Как она могла пожертвовать таким чудесным талантом? — думала она о сестре. — И почему этот деспот муж мог потребовать от нее такой жертвы?» Орелия знала, что Уэсли чувствует музыку и сегодня после концерта он дольше всех аплодировал жене.
Орелия накинула мантилью и вышла с Де Виттом из дома, сразу окунувшись в теплое сияние вечернего солнца. Они шли по красивой, широкой Мичиган-авеню, обсаженной деревьями. Орелия обернулась и посмотрела на дом Файоны — в римском стиле, из бурого камня, он чем-то напоминал крепость. Мрачноватое впечатление смягчалось видом красивого сада с купами деревьев, аллеями, обсаженными декоративным кустарником, и яркими клумбами.
Они свернули в переулок, и перед ними открылся вид на озеро Мичиган, голубевшее в отдалении.
— Как красиво, правда? — обратилась Орелия к спутнику. — Вода сегодня синяя, как в Средиземном море.
— Я должен поверить вам на слово — Средиземного моря я не видел. Моя матушка все время болеет, и мы не путешествуем, — с мягкой улыбкой, собравшей морщинки в уголках его добрых голубых глаз, ответил Де Витт.
Орелия споткнулась о камушек, и Де Витт поспешно предложил ей руку. «Он ведет себя в соответствии с „Правилами хорошего тона для леди“, изданными Коди, где сказано, что леди может опереться на руку джентльмена только в том случае, если дорога неровная, — подумала Орелия. — Старомодная благовоспитанность».
Де Витт был немного выше Орелии. Всю дорогу он глядел ей в лицо, словно любуясь, и, наконец, сказал:
— Как же вы красивы.
— Вы мне льстите. — Но Орелия знала, что она расцвела в Италии, перышки Черного Дрозда теперь лоснятся и блестят.
— Ваша красота — особенная, экзотическая. Я сразу заметил вас на выставке и надеялся, что вскоре встречусь с вами.
Наверное, он ждал от нее признания о взаимной мгновенно возникшей симпатии. Но у нее чуть не вырвалось, что она-то его совершенно не заметила, и поспешила переменить тему.
— Расскажите мне о вашем бизнесе, я слышала, что вы талантливый коммерсант.
Он обрадованно начал рассказывать ей о своих удачах в бизнесе, но вскоре прервался:
— Я боюсь наскучить, это же вам неинтересно.
— Я немного разбираюсь в бизнесе, — возразила Орелия.
— Конечно! Вы во всем разбираетесь. И при этом вы подлинная женщина. Женщины превосходят мужчин, — убежденно сказал он. — Они глубже чувствуют. Благодарение Богу, что женщины растят наших детей и ведут дом — у мужчин не хватило бы на это душевных ресурсов. Они могут только охранять своих женщин и выражать им признательность.
Орелия рассердилась, потому что он говорил почти то же самое, что Уэсли. Она не собиралась оспаривать непреложную истину, что два главных призвания женщины— материнство и домоводство, но обычно женщина и не способна на большее. А если у нее есть дар, есть призвание — тогда она должна ему следовать. Она хотела было промолчать, но вопрос все же сорвался с ее губ:
— И как же эта охрана осуществляется мужчинами? Они запретят женщинам иметь интересы за пределами семьи?
Де Витт явно почувствовал себя неловко и ответил, смущенно хихикнув:
— О, я знаю о вашем увлечении архитектурой! Я понимаю, что вы будете заниматься ею, пока это уместно…
«Пока это уместно»?..
Значит, он считает профессиональную работу женщины, в лучшем случае, временным занятием? Впрочем, чего же она ожидала от ординарного, ограниченного мужчины…
Они прошлись вдоль берега озера в молчании. Увидев катер, направлявшийся к Выставке, Орелия мысленно пожелала оказаться на нем, среди веселых и оживленных пассажиров. Но — увы — немного подышав свежим ветром с озера, она и ее спутник повернули обратно.
— Я хотел бы снова встретиться с вами, — сказал Де Витт, обойдя Орелию и заняв, согласно правилам хорошего тона, место ближе к тротуару. — Не согласитесь ли вы поехать со мной на Выставку в следующее воскресенье? Ваша тетя или одна из сестер, наверное, согласятся сопровождать вас.
«Да, — подумала Орелия, — мужчина не может пригласить на прогулку женщину без сопровождения другой женщиной. Снова „Правила хорошего тона“. Но, в конце концов, Де Витт вежлив, любезен, а кроме того, одной встречи недостаточно, чтобы присмотреться к человеку. Все же он намного приятнее этого грубияна О'Рурка с его безапелляционными суждениями».
— Да, побывать на ярмарке будет очень интересно, — ответила она. — Но за день ее не обойдешь. Мы с тетей Федрой хотели посмотреть Городок увеселений.
— Там же будет грубая толпа простонародья. — Впервые с момента их знакомства Де Витт нахмурил брови. — Это небезопасно для леди.
— Но у нас же будет сопровождающий!
— Все равно, — покачал головой Де Витт, — там полно карманников, в воздухе носится грубейшая брань. Лучше я найму карету, и мы прогуляемся по парку, — решил Де Витт. — Я заеду за вами и Федрой в два часа. И моя матушка поедет, если будет хорошо себя чувствовать… И…
Орелия прервала его:
— Пожалуй, я не буду никуда выезжать в следующее воскресенье. Может быть, через неделю.
Де Витт снова нахмурился и спросил обиженно:
— Может быть? Значит, вы не уверены и в следующей неделе?
По правде говоря, она не хотела с ним больше встречаться, но ответила вежливо, как благовоспитанная девица:
— Я ведь недавно вернулась в Чикаго, и у меня столько дел!
Он поджал тонкие губы.
— Тогда я возобновлю свое приглашение через несколько недель.
— Да, так будет лучше.
По дороге к дому Файоны они почти не разговаривали. Де Витт явно дулся на нее. Но Орелия не жалела, что отказалась от прогулки с неинтересным ей человеком. Какая досада! Такие разные мужчины — Лайэм и Де Витт — не одобряют ее стремления к независимости.
Но Лайэм честнее — он высказывает это открыто, Орелня решила подумать над тем, что же, в конечном счете, лучше: открытая неприязнь или уклончивое неодобрение.
Глава 4
Лайэм уже три дня занимался строительством в Дубовом парке, не посещая свой офис, куда вторглась эта строптивая женщина. Работа на свежем воздухе успокоила его нервы, и он с удовольствием думал о предстоящем в четверг заседании Общества по изучению древних средиземноморских культур.
В четверг вечером он заехал домой, принял ванну, переоделся и поехал на бульвар Саус Дрексель, где находился довольно уродливый особняк Прентиса Росситера в стиле ложной французской готики. Лакей открыл перед ним массивную резную дверь, он вошел в холл и был очень удивлен.
— Орелия Кинсэйд! — воскликнул он ошеломленно, увидев перед собой ту, встречи с которой все эти дни старательно избегал.
Она холодно кивнула и поджала губы.
