Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 94
стазис — эвадаптированные группы оттачивают удивительно тонкое соответствие между требованиями оптимизации разных жизненных функций, но платят за это тем, что их дальнейшие изменения оказываются затруднены.
Пройдёт время, откроются новые возможности, какие-то группы частично сбросят груз своей специализации и сформируют новых первопроходцев — вначале, конечно, инадаптивных.
Палеонтология дает массу примеров, хорошо подтверждающих описанную закономерность. Вообще говоря, такой динамики выработки приспособлений можно было бы ожидать и из общесистемных представлений. Но давайте попробуем приложить эту схему к эволюции человека.
Наш вид — результат длительной эволюции, расширяющей способность к культурному наследованию. Мы уже рассматривали различные механизмы управления поведением; если интересно, поиграйте ещё с этой флэш-моделью. Главный вывод такой: наша способность к обучению — очень дорогая адаптация, позволяющая быстро перестраивать своё поведение в сложной меняющейся среде. Она потребовала резкого увеличения объёма мозга (если нужно, вернитесь к схеме, показанной в этой колонке). Огромный мозг требует значительных энергетических затрат на своё развитие и функционирование, чрезвычайно осложняет роды. Сверхдлинное детство, запредельная «стоимость» потомства, реорганизация репродуктивного цикла и брачных отношений — часть цены, которую приходится платить за развитие нашего мозга.
На каком этапе трёхчленной схемы адаптациогенеза по Расницыну мы находимся? На первой, инадаптивной. Означает ли это, что наш мозг увеличился чрезмерно? Вероятно, да. Напомню, что поздние неандертальцы имели ещё более крупный мозг, чем современные люди, и это не спасло их от вымирания. Может, инадаптированными были как раз неандертальцы, а мы уже эвадаптированы? Вряд ли. Кажется, оптимальный размер мозга меньше нашего. И дело не только в том, что примерно 10 000 лет назад наш мозг начал уменьшаться!
Говоря о размере мозга современных людей, принято поминать Ивана Тургенева и Анатоля Франса. При среднем весе мозга, составляющем 1300-1400 г., Франс имел мозг массой 1017 г., а Тургенев — 2012 г. Ясно, что Франс не был в два раза глупее Тургенева. Александр Марков в своей новой книге специально подчёркивает, что Франс не доказывает независимость интеллекта от размера мозга. Чем больше (в пределах нормы) мозг, тем вероятнее, что его обладатель будет высокоинтеллектуален. Но всё же Франс доказывает, что высокий интеллект возможен и с небольшим мозгом.
Ещё один расхожий аргумент — сказка, что человек использует только часть своего мозга (в разных версиях этой байки называются разные величины, порядка 3-10 процентов). Чтобы понять, как к ним относиться, рассмотрим аналогии. На сколько процентов Вы используете детали своего автомобиля? Можно ли считать, что те части сиденья, которые не контактируют с Вашей ягодицей, остаются неиспользуемыми? Можно ли считать, что те участки Вашей квартиры, где никого нет, не используются? Можно ли считать, что молочные железы женщины, которая не кормит ребёнка, вообще не используются?
Когда мы говорим о целом, которое состоит из взаимосвязанных частей, оценки процента использования бессмысленны. Это целое может быть организовано лучше или хуже, но используется, строго говоря, целиком.
Намёки на то, что наш мозг мог бы быть поменьше, дают и иные виды. Помните о карликовых людях острова Флорес? Сценарии их появления и эволюции дискутируются до сих пор, но достаточно вероятным выглядит такой. Самый успешный (с точки зрения продолжительности своего существования) вид людей, Homo erectus, человек прямоходящий (когда-то названный питекантропом), в своё время широко расселился по Азии и даже, освоив мореплавание, проник в Индонезию. Как бы он ни расширял свой ареал, он сохранял возникшие ещё в Африке характерные способы изготовления каменных орудий. На небольшом индонезийском острове Флорес в результате 700 тысяч лет эволюции «питекантропы» измельчали и породили карликовый вид людей — Homo floresiensis. Метровые по росту люди острова Флорес сохранили технологии производства орудий, характерные для их предков, поддерживали огонь и коллективно охотились на карликовых слонов. Мозг типичных Homo erectus превосходил таковой у Анатоля Франса, а у Homo floresiensis стал даже меньшим, чем мозг шимпанзе!
Значит, флоресиенцам хватало и такого мозга... Знать бы, как изменились механизмы управления их поведением, если они позволили так радикально уменьшить объём мозга! Когда-то, в бумажной «Компьютерре», этот парадокс дал мне основание сравнивать флоресиенских людей с морлоками Уэллса.
Что флоресиенцы! Эксперименты с попугаем жако Алексом показали, что существо с размером мозга в грецкий орех способно сконструировать понятие ноля и беседовать с экспериментатором на отвлечённые темы.
Можем ли мы применить к собственной ситуации трёхчленную схему адаптациогенеза Расницына? Означает ли сказанное, что нас, инадаптированных, вытеснит со временем кто-то эвадаптированный?
Не думаю, что эмпирические правила, описывающие характер эволюции, направляемой общими механизмами, будут описывать события, происходящие после фазового перехода, после серьёзного изменения характера эволюции нашего вида. И родственников-конкурентов у нас не осталось (выйдя на новый уровень приспособленности, мы старательно «зачистили» всё вокруг себя), и биологическая эволюция у нашего вида сильно модифицирована нашей культурной средой.
Но всё же получается, что гигантский размер нашего мозга чрезмерен. Эволюционируй мы медленнее, мы могли бы достичь той же эффективности при меньших размерах «процессора». Увы, первый вид, освоивший технологическую эволюцию благодаря способности к обучению, и должен был заплатить такую цену. О том, каким будет наше эволюционное будущее, судить по аналогии с другими видами не приходится: мы эволюционируем иначе, чем остальные.
...Но всё-таки как вам сюжет для фантастического рассказа: после закономерной гибели человечества роль глобального вида, создающего в конце концов настоящую ноосферу, переходит к нашим завзятым конкурентам, которые эволюционировали медленнее, но достигли большей гармоничности. К серым крысам.
К оглавлению
Кафедра Ваннаха: Модельная жизнь
Ваннах Михаил
Опубликовано 09 ноября 2011 года
Были когда-то шестидесятые годы, годы таёжно-космической романтики. И была в те годы поговорка младших школьников: «И что ж я маленьким не сдох?»
Есть ещё миленькая формулировочка, с которой частенько сталкиваются родители подростка в пору буйства гормонов и нарастания комплексов и своенравия: «Я не просила меня рожать!» Причём сие устойчивое словосочетание доводится услышать и бедным, и богатым родителям.
Но это всё – шуточки. А сейчас такие вопросы приобретают единственно реальное, то бишь финансовое измерение! Связано это с появлением исков к медикам по делам о «необоснованном существовании». Иски эти принимаются к рассмотрению в четырёх штатах США. Родители ребёнка-инвалида подают на госпиталь или на врача в суд за то, что он не продиагностировал врождённую болезнь, обрекающую родителей не только на моральные страдания, но и на гигантские счета от медицинских учреждений, и не порекомендовал аборт. Такая возможность была установлена в 1982 году решением Верховного суда штата Калифорния.
Но вот Компьюлента рассказывает вообще о запредельной ситуации, складывающейся в Израиле. Там на медиков подают в суд сами дети, родившиеся с физическими дефектами. Они недовольны тем, что появились на свет. Они просят денежной компенсации за то, что их не убили в чреве матери… Четыре с половиной миллиона шекелей. Десять миллионов. Болезни действительно ужасные – муковисцидоз, синдром ломкой Х-хромосомы. Но альтернатива – тоже ужасна. Поздний аборт, практически грань инфантицида…
Правительством Израиля создан комитет под руководством раввина Авраама Штейнберга, специалиста по детский неврологии и медицинской этике, которому предстоит разобраться в данном вопросе. Причиной остроты которого для Израиля называют распространённость близкородственных браков, выводящих на свет рецессивные гены. Ну а мы возьмём и попробуем заглянуть в прошлое и будущее.
Первопроходцем вопроса был австрийский психиатр Адольф Йост, опубликовавший в Геттингене в 1895 году брошюру «Das Recht auf den Tod» – «Право на смерть», в которой он аргументировал право государства избавляться от неполноценных граждан. Вкупе с экономическими интересами – содержание неизлечимо больного обходилось созданной ещё Бисмарком прусской больничной системе в 3,5 рейхсмарки в день – эти соображения легли в основу разработанной нацистами программы Aktion Gnadentod – Акции Милостливой смерти.
