Мартин Гилман - Дефолт, которого могло не быть
Но в то же время следует признать, что у властей неоднократно возникала возможность отойти от края пропасти [296] . К сожалению, воспользоваться ею так и не удалось из-за вечных внутриполитических распрей. С учетом всего, что мы знаем сегодня, даже назначение правительства Кириенко в апреле 1998 года случилось слишком поздно, когда уже ничего нельзя было изменить.
С сегодняшней точки зрения российский кризис 1998 года можно рассматривать как прообраз беспокоящей всех угрозы массового бегства с рынков в ситуации, когда обычные затруднения с ликвидностью вдруг перерастают в полную неплатежеспособность.
Как не было тогда, так нет и по сей день международно признанного механизма, который позволял бы смягчать негативные эффекты, сопровождающие кризис доверия, и одновременно в установленном порядке решать все вытекающие финансовые вопросы. Тем не менее очевидно, что подобный механизм требуется. В свое время МВФ предлагал в качестве первого шага в этом направлении создать Механизм решений по суверенным долгам [297] , и это предложение поддержали 70 государств – членов фонда, но в апреле 2003 года оно было отложено из-за возражений США.
На примере кризиса 1998 года также хорошо видно, каким образом МВФ превратился в одно из главных действующих лиц в российской экономической политике. В тот момент взаимодействие России с фондом было самым интенсивным, и, даже когда выделение средств уже больше не планировалось, российские власти продолжали обращаться к фонду за советами и моральной поддержкой.
Вьюгин правильно отмечал, что, в принципе, более подходящим учреждением для оказания России помощи в ее переходе к рыночной экономике был бы Всемирный банк. Хотя в то же время, поскольку для ВБ как банка в первую очередь важны его рейтинг и качество кредитного портфеля, МВФ, с точки зрения Вьюгина, был все-таки больше приспособлен для работы в политически напряженных условиях. И хотя на фонд легла ведущая роль в деле оказания помощи России в процессе ее экономической трансформации, реальный эффект от его участия получился только побочный (хотя кумулятивно, возможно, и не такой уж незначительный). Объясняется это кажущееся противоречие слабой и неэффективной правительственной политикой. Опять же, как правильно подчеркивал Вьюгин, МВФ может быть эффективным ровно настолько, насколько эффективно правительство, осуществляющее на практике рекомендованную фондом экономическую программу.
В отличие от опыта работы в большинстве других стран, в России при подготовке совместных с МВФ программ крупных разногласий по поводу политики почти не возникало. А вот на практике программы исполнялись очень редко. Почему же при таком очевидном пренебрежении России к исполнению принятых на себя обязательств фонд, тем не менее, упорно принимал одну программу за другой? Этот факт нельзя объяснить только политическим давлением со стороны «Большой семерки», тем более что и Совет директоров, и руководство, и сотрудники фонда без всякого давления были полны решимости добиваться в России изменений к лучшему. И можно только благодарить судьбу за то, что попробовать альтернативные варианты в 1996 – 1998 гг. не довелось. Руководители фонда опасались, что, если бросить Россию на произвол судьбы, возможны негативные последствия для мировой финансовой системы, и отдавали себе отчет в том, что в любом случае государства – члены МВФ такое решение осудят. За это МВФ заслуживает одновременно и критики, и понимания.
Между Москвой и Вашингтоном тогда постоянно курсировали миссии фонда, и могло сложиться поверхностное впечатление, что согласия между МВФ и Россией слишком часто не хватает. На самом деле это не так. Между фондом и российскими властями шел постоянный диалог, МВФ предлагал технические и политические рекомендации по широкому кругу экономических вопросов. И, несмотря на изменчивые экономические и даже политические обстоятельства, этот диалог продолжается по сей день.
Фонд действительно нередко имел критическое мнение о действиях российских властей (причем бесспорно то, что упущенных возможностей у них всегда было с избытком), но в то же время признавал, что Россия многого добилась в деле интеграции в глобальную экономику. Конечно, задача оказалась гораздо труднее, чем казалось вначале. Но в то же время впечатляет, насколько уверенно победили сторонники низкой инфляции и свободной рыночной экономики в споре о том, как обеспечить устойчивый рост и развитие.
Может быть, это прозвучит банально, но я считаю, что cамоотверженная работа сотрудников МВФ и их российских коллег в правительстве позволила поставить на службу интересам российского народа весь необходимый комплекс применимого международного опыта.
У меня нет сомнений, что проделанная фондом в России работа пошла на пользу и миру в целом. И Стэн Фишер не слишком преувеличил, когда однажды сказал мне (как, не сомневаюсь, говорил и многим другим), что когда лет через пятьдесят станут писать историю ХХ века и поднимут вопрос о роли МВФ в этой истории, оценивать ее будут не по азиатскому, мексиканскому или бразильскому кризисам, а по вкладу фонда в перестройку России.
По этому поводу ставшая в 2008-м министром экономики Эльвира Набиуллина как-то заметила, что МВФ внес существенный вклад как минимум в одной области, причем абсолютно безотносительно к предоставлению денег и даже к рекомендациям, основанным на лучшем международном опыте. С ее точки зрения, МВФ оказал по-настоящему серьезное влияние на культуру управленческой работы. Он продемонстрировал новый подход к анализу проблем и поиску практических решений, и российский правящий класс не замедлил освоить эту новую культуру.
Почему все в России давалось с трудом
Если учесть, что в 1992 году Россия приступила к реформам, имея пустую казну, рухнувшую экономику и полностью нарушенные экономические связи, то не удивительно, что первые попытки добиться стабилизации и роста не удались. Стартовые условия в России были, пожалуй, еще хуже, чем в вышедших недавно из-за «железного занавеса» странах Центральной и Восточной Европы. Расчет тогда был на то, что после снятия денежного навеса и исправления структурных деформаций, свойственных советской плановой экономике, удастся обеспечить устойчивый подъем. Не удалось.
После нескольких первых лет, полных безуспешных попыток и разочарований, в начале 1997 года в правительство была назначена новая динамичная команда (из предыдущего состава остался практически один Черномырдин). У Чубайса было ясное представление о том, каким должно стать российское общество и как этого добиться, и ему удалось привести с собой в правительство многих единомышленников для реализации этих планов. Но, как и в случае с первым либеральным правительством Гайдара в 1992 году, времени на эту попытку было отведено совсем немного: уже через полгода после прихода команды Чубайса в правительство представившаяся было возможность действовать исчезла. «Младореформаторы» чего-то смогли добиться (например, в деле ликвидации неплатежей и введения контроля в бюджетной сфере), но главные их цели остались все так же безнадежно далеки.
