Энн Райс - Талтос
Сосунок похрапывал, и на маленьких розовых губках крохи вздувались большие пузыри. Бедное дитя, ему придется расти в таком месте… Девушка не позволила доктору даже осмотреть ребенка, заявив, что бабуля уже все сделала. Бабуля! Надо же!
Лимузин замер на месте. Дождь продолжался. Далеко впереди доктор едва мог рассмотреть дом и большие листья зеленых пальм. Но в доме горел электрический свет — хоть это было хорошо. Кто-то ему говорил, что в этом доме вообще ничего нет.
— Я сейчас возьму зонтик и буду держать над вами, — заявила девушка, захлопывая за собой дверцу машины, раньше чем доктор успел сказать, что предпочел бы дождаться, пока дождь кончится.
И тут же дверца с его стороны распахнулась, и ему ничего не оставалось, как взять ящик для льда, заменявший колыбельку.
— Вот, набросьте полотенце, а то кроха промокнет! — сказала Мэри-Джейн. — И бегом к лодке.
— Я лучше просто пойду, — ответил доктор. — Если вы будете так добры и укажете мне путь, мисс Мэйфейр.
— Только не уроните его!
— Прошу прощения! Я принимал роды в Пикаюне, штат Миссисипи, за тридцать восемь лет до того, как очутился в этом богом забытом краю!
«А почему я вообще сюда приехал?» — подумал доктор в тысячный раз, тем более что его новой маленькой женушки Эйлин, родившейся и выросшей в Наполеонвилле, не было рядом, чтобы напомнить ему об этом.
Боже праведный, это оказалась огромная, тяжелая алюминиевая пирога, и даже без мотора! Но дом виднелся впереди, все в порядке, и он был цвета плавника. Пурпурная глициния полностью опутала капители колонн и уже забралась на балюстраду верхнего этажа. Деревья вокруг стояли так густо, что доктор на мгновение забыл о дожде. Зеленый туннель подводил прямо к высокому парадному крыльцу. Свет наверху. Прекрасно! Какое облегчение! Если бы доктору пришлось бродить по этому местечку с керосиновой лампой, он бы свихнулся. Может быть, он уже сходил с ума, пересекая этот тухлый пролив вместе с безумной молодой женщиной, направляясь к дому, который был готов утонуть в любую минуту.
«Такое обязательно случится, — говорила ему Эйлин. — Однажды утром мы будем проезжать мимо, и там не окажется никакого дома, все утонет, целиком и полностью, погрузится в болото, попомни мои слова. Это настоящий грех — жить вот так, как они!»
Одной рукой держа ящик для льда и его молчаливое содержимое, доктор умудрился спрыгнуть в плоскую лодку, с ужасом обнаружив, что в ней полным-полно воды.
— Эта штука утонет! Вам нужно вычерпать воду!
Ботинки доктора мгновенно утонули по лодыжку. И зачем только он согласился поехать сюда? А Эйлин потом захочется узнать все до мельчайших подробностей.
— Она не собирается тонуть, это просто дождь, — ответила Мэри-Джейн Мэйфейр, хватаясь за длинный шест. — А теперь держитесь, пожалуйста, и не позвольте ребенку промокнуть.
Эта девушка испытывала его терпение. Там, откуда он приехал, никто не разговаривал так с докторами! Ребенок прекрасно чувствовал себя под полотенцами. Плевать ему было на грозу.
И вот — о чудо! — они уже скользили в лодке прямо над парадным крыльцом этих ветхих развалин в открытую дверь!
— Боже мой, да тут как в пещере! — воскликнул доктор. — Да как вообще какая-то женщина могла рожать в таком месте? Вы только посмотрите! Там же книги, на верхней полке вон того шкафа, прямо над водой!
— Ну, здесь никого не было, когда пришла вода, — ответила Мэри-Джейн, с напряжением налегая на шест.
Доктор услышал стук шеста о доски пола под ними.
— Думаю, в гостиной и теперь плавает множество всякого барахла. Кроме того, Мона Мэйфейр не здесь рожала, а наверху. Женщины вообще не рожали в парадных комнатах, даже когда в них не было воды.
Лодка натолкнулась на ступени лестницы, заставив врача резко покачнуться влево, так что ему пришлось ухватиться за скользкие перила. Он выпрыгнул из лодки, сначала топнув по ступеньке ногой, дабы убедиться, что та не провалится под ним.
Теплый свет лился сверху, и сквозь шум и стук дождя доктор слышал другой звук, очень быстрый: клик-клик-клик… Звук был ему знаком. И еще напевал женский голос. Приятный.
— Почему эта лестница просто не уплывет куда-нибудь от стены? — спросил он. И начал подниматься, прижимая «колыбель» к себе. — Почему весь этот дом вообще не разваливается?
— Вообще-то, он разваливается, — ответила Мэри-Джейн. — Только ему на это нужна пара сотен лет, понимаете? — Она помчалась по ступеням, обогнав доктора, взлетела на второй этаж, тут же развернулась и заявила: — Идите за мной. Нам нужно подняться на чердак.
Но откуда доносился тот звук? Еще доктор слышал чей-то голос. Но Мэри-Джейн, не дав ему возможности оглядеться, потащила его по лестнице на чердак.
И там он увидел старую бабушку Мэйфейр, в цветастой фланелевой ночной рубахе. Она махала ему маленькой ручкой.
— Эй, доктор Джек, сюда! Как поживает мой милый мальчик? Иди-ка, поцелуй меня. Очень рада тебя видеть.
— Я тоже рад вас видеть, бабушка, — ответил доктор, подходя к ней, хотя Мэри-Джейн уже снова проскочила мимо него, в очередной раз предупредив, чтобы он покрепче держал ребенка. Еще четыре ступени — и доктор с радостью избавился от своей ноши. И как это оказалось, что именно он тащил это?
Наконец-то доктор очутился в теплой, сухой атмосфере чердака, а маленькая старая леди приподнялась на цыпочки, чтобы прижаться губами к его щеке. Он любил бабушку Мэйфейр — в этом доктор готов был признаться.
— Как поживаете, бабушка? Принимаете все таблетки? — спросил он.
Как только доктор выпустил из рук ящик для льда, Мэри-Джейн подхватила его и куда-то умчалась. А здесь было совсем неплохо, на этом чердаке: цепочки электрических лампочек, чистое белье с деревянными прищепками на веревках, множество удобной старой мебели. Доктор совсем не ощущал запаха плесени. Напротив, здесь как будто пахло цветами.
— Что это постукивает на втором этаже? — спросил доктор, когда бабушка Мэйфейр взяла его за руку. — Я слышал…
— Ты просто иди сюда, доктор Джек, и сделай то, что должен, а потом выпиши нашему ребеночку свидетельство о рождении. Нам совсем не нужны какие-то проблемы с регистрацией детки. Я рассказывала тебе, какие у меня были проблемы, когда я не зарегистрировала Янси Мэйфейра в течение двух месяцев после его рождения. Ты не поверишь, с чем мне пришлось столкнуться в городском магистрате, а потом они мне заявляют, что…
— Это вы принимали эту детку, бабушка? — спросил доктор, похлопывая старушку по руке.
Во время первого визита к нему бабушки медсестры предупредили его, что лучше не ждать, пока она закончит рассказывать свои истории, потому что этого не случится никогда. Она пришла в его кабинет на второй день после того, как доктор начал прием, и заявила, что ни один из врачей в этом городе больше и близко к ней не подойдет! Теперь это стало городской легендой!
— Конечно, доктор.
— Мамочка у нас там, — сказала Мэри-Джейн, показывая на боковую нишу, полностью закрытую неотбеленной москитной сеткой, как будто это был шатер с острым верхом, и в его глубине светился треугольник залитого дождем окна.
«А здесь почти мило», — подумал доктор. Внутри шатра горела масляная лампа, он чувствовал ее запах и видел теплый огонек за задымленным стеклом. Кровать была большой, заваленной одеялами и подушками. Доктор внезапно с грустью вспомнил собственную бабушку и вот такую же кровать, так нагруженную одеялами, что под ними и пальцем было не шевельнуть. Зато под ними было уютно и тепло холодными утрами в Кэрьере, в Миссисипи…
Доктор приподнял длинные тонкие вуали и немного наклонил голову, чтобы пройти внутрь шатра. Здесь был пол из голых кипарисовых досок, темных, красновато-коричневых, очень чистых. Никаких протечек. Залитое дождем окно пропускало мерцающий свет.
В кровати полусонно свернулась рыжеволосая девушка. Глаза у нее провалились, а кожа вокруг них пугающе потемнела, губы потрескались, и дышала она с явным усилием.
— Эту юную леди следует отправить в больницу!
— Она просто устала, доктор, вы бы на ее месте тоже устали, — откликнулась Мэри-Джейн с обычной своей живостью. — Почему бы вам не покончить со всем побыстрее, чтобы она могла наконец отдохнуть?
Постель, по крайней мере, была чистой, чище, чем самодельная детская кроватка. Девушка уютно лежала на свежих простынях, одетая в нарядную белую рубашку, отделанную старомодными кружевами, с маленькими перламутровыми пуговками. Длинные пышные волосы — самые рыжие, какие только видывал доктор, — были разбросаны по подушке. Ребенок может однажды стать таким же рыжим, но сейчас волосы малютки были светлее.
Кстати, о младенце… Он, слава богу, наконец-то начал издавать какие-то звуки в своем ящике для льда. А то доктор уже начал беспокоиться. Бабушка Мэйфейр схватила новорожденного, и по тому, как она его подняла, доктор мог сказать, что ребенок находится в хороших руках, хотя кому бы захотелось, чтобы женщина такого возраста о ком-либо заботилась? А девушка в постели… Она явно даже моложе, чем Мэри-Джейн.
