Дино Динаев - Собака Кантерсельфа
– Живой делает их мощнее, пересаживая органы от более сильных особей. Он вживляет гипофиз бывших спецназовцев, офицеров, побывавших в реальных боях.
– Зачем? – ужаснулся Сафа.
– Он делает из них рабов. Каждому вживляется чип или просто пороховой капсюль с дистанционным детонатором. Если человек заартачиться, он умирает.
– Значит, ты тоже можешь умереть в любой момент?
– Меня он оперировал, а просто выходил. Я стала тем, что есть в другом месте, а он воспользовался мной, пока я ничего не помнила. Но теперь это не пройдет.
– Зачем ему это надо?
– Ему нужна власть. Он хочет завладеть городом.
– А Иван Иваныч как же?
– Он уже ничего не может поделать с Живым. Тот стал чересчур сильным для него.
Сафа с трудом осмыслил услышанное.
– Тогда получается, что во всем, что случилось в Алге, виноват Живой! Если его не станет, все должно вернуться, как было. Заработает порт, сгинет Черный пароход, и никто не посмеет забирать нас с Максом.
– Никто не знает, кто скрывается под этим именем.
– Ты постарайся! Ты ведь все можешь. Ты такая… необычная! Слушай, если Живолуп Жеку не сдавал, то тогда кто?
В ответ на скрип двери Сека обхватила Сафу руками и увлекла в кабинку, заставив выпущенные в упор пули пройти мимо.
– Где вы, придурки? – раздался голос Чемоданова.
Он пару раз выстрелил на удачу сквозь кабинку.
– Выходите, все равно вас прищучу, уроды!
Он бы выполнил свою угрозу, если бы наверняка знал, что они без оружия. Но его незнание должно было скоро рассеяться.
Сека оглянулась в поисках выхода, и взгляд ее замер на продолжающим пребывать в беспамятстве Живолупе. Под сбившейся набок курткой просматривался умхальтер в кобуре. Черт, ведь Сафа знал, что боксер не расстается с оружием.
Чемоданов выстрелил еще, после чего последовал щелчок. Кончились патроны. Едва он стал их перезаряжать, Сека метнулась к лежащему. Сколько надо времени, чтобы достать умхальтер из кобуры, снять с предохранителя и начать стрелять. Дольше или нет времени, необходимого Чемоданову, чтобы вставить новую обойму.
Сека начала стрелять, не тратя времени на доставание оружия из кобуры. Пулям это не стало помехой. Полетели щепки, и ударила хлопнувшая дверь.
– Удрал, подлец! – констатировала Сека, осторожно выглянув.
– Ума не приложу, почему Чемоданов? Он всегда за меня заступался.
– Способов, чтобы сделать из него чудовище, тысяча. Достаточно разок попасть к доктору.
– Он часто про навозные вилы рассказывал, – вспомнил Сафа. – Наверное, про себя.
– Есть кто живой? – крикнул Ромка.
– Есть! – поторопился откликнуться Сафа, пока бармен не пальнул в него чем-нибудь.
Они вышли под недобрые взгляды таксистов.
– Вам придется задержаться, – сказал Ромка, отводя глаза. – Чтобы заплатить за причиненный урон.
– А мы тут при чем? Это все Чемоданов. Мы, пожалуй, пойдем, – Сафа подтолкнул Секу к двери, которая на глазах становилась снулой как мороженая рыба.
– Погоди, парень, – один из мужчин схватил его за руку.
Сафа выдернул руку, крикнув:
– Сека, беги!
Та сделала пару шагов по направлению к выходу и стала заваливаться. Сафа сунул под ноги ближайшему преследователю табурет, подхватил девушку и бросился бежать.
У самых дверей его настиг наиболее шустрый таксист, мужчина лет сорока, малорослый, но коренастый. Сафа понял, что шанс у него только один, но все дело в том, что взрослых мужчин он никогда не бил по настоящему. Развернувшись и крикнув как можно более тонким голоском "Не бейте, дяденька", он со всей силы засветил таксисту в скулу.
Ощущение оказалось не из приятных. Мужики на пробу оказались твердыми словно колоды, и кулак полыхнул огнем. Сафе показалось, что сейчас из него посыпятся пальцы. Но таксисту пришлось явно хуже. Голова его запрокинулась, и он рухнул через перевернутый стол. Остальные преследователи оказались далеко, чем Сафа воспользовался и выволок спутницу на улицу. За ними никто не последовал.
27.
Чутко спавший Никита Ребрий проснулся от тихого скрипа двери, и пистолет очутился у него в руке раньше, чем он открыл глаза. В дверях, заслоняя вечеряющее небо, стояли двое. Счастливчик сжимал плечи Марины, возвышаясь над ней и глумливо подмигивая:
– А вот и мы!
Полковник почувствовал некоторый дискомфорт оттого, что лежит в одних трусах, к тому же скатанных в размер набедренной повязки, и поэтому ответил грубее, чем хотел:
– Чего надо?
– Уборочку у вас давно не делали, господин командир, – продолжал юродствовать Счастливчик.
– Убирайтесь к черту!
– Хорошо, – тихо проговорила Марина, готовая шмыгнуть обратно в дверь.
– Стойте! – Никитос проговорил это раньше, чем подумал, зачем.
– Вот и ладушки! – подсуетился Счастливчик, подталкивая женщину по направлению к лежащему Ребрию, и продолжал усердствовать до тех пор, пока колени женщины не уперлись в кровать.
– Иди уже! – был вынужден прикрикнуть на него Ребрий.
Счастливчик щелкнул каблуками чище унтер-офицера, отдал честь, и еще бы секунда такого спектакля, и Никитос бы ему врезал, но, чутко прочувствовав момент, Счастливчик ретировался за дверь за мгновение до драки. Оказалось, что наглец был единственным стержнем, хоть как-то удерживающим всю сцену в целостности.
Едва заместитель ушел, возникли недопустимо неловкие паузы. Никитос поймал себя на том, что по-прежнему лежит, глядя на подошедшую женщину снизу вверх. Он судорожно соображал, для чего она пришла. Не для уборки же.
– Что же это я? – всплеснула женщина руками. – Вам же одеться надо. Я выйду.
– Нет, нет! – его вихрем выкинуло их кровати.
И чего он боялся? Что она выйдет за дверь и убежит?
Повернувшись спиной, он натягивал галифе, когда она спросила:
– Какая татуировка у вас на спине страшная.
– Это не татуировка, – беззаботно махнул он рукой. – Это меня миной в Суметии накрыло.
– Суметия? А где это?
– Счастливая вы женщина, однако, – констатировал Ребрий и по возникшей паузе понял, что опять ляпнул что-то не то.
Когда повернулся, в глазах женщины стояли слезы.
– Извините, я не привык с женщинами разговаривать.
– Да, ничего, – она теперь смотрела на его богатырскую грудь. – Это тоже мина?
– Нет, это я в детстве шифер в костер бросил.
Она провела пальцем по шраму, и Никитос почувствовал неземное наслаждение.
Правда, мучительно хотелось, чтобы она задействовала другой шрам, вертикальный, тянущийся ему прямо под трусы и упирающийся в причинное место, но оный не задевший, и полученный им…Впрочем, наплевать, когда полученный.
– Мне вас так жалко, – произнесла вдруг женщина.
