Хелен Уэкер - Голем и джинн
Мариам колебалась недолго.
— Оставайтесь здесь с Мэтью, — скомандовала она, — а я схожу за доктором.
Она снова ушла.
Голова женщины была неловко повернута, и Джинн сунул ей под шею подушку, надеясь, что это поможет. Мэтью выбежал из комнаты, и Джинн подумал было, что мальчик испугался, но уже через минуту тот вернулся с бумажным пакетиком и стаканом воды. Джинн удивленно наблюдал, как мальчик отмеряет столовую ложку белого порошка и сыплет его в воду. Наверное, это лекарство? Мальчик быстро размешал порошок и, поднеся стакан к тусклой лампочке, критически посмотрел на него. Судя по привычному автоматизму, он делал это далеко не в первый раз. Мэтью попробовал приподнять голову матери, и Джинн, поспешив на помощь, придал женщине сидячее положение. Потом он забрал стакан у Мэтью и поднес к ее губам. Она сделала маленький глоток, но тут же закашлялась и выплюнула все обратно. Вытерев воду, он взглянул на Мэтью. Жестом мальчик показал: «Еще!» Джинн попытался заставить женщину пить, но она снова потеряла сознание.
Опять шаги на лестнице, и в гостиную вошел мужчина с серебристыми волосами и кожаным саквояжем.
— Отойдите, пожалуйста, — велел он, и Джинн отступил в угол.
Не говоря ни слова, мужчина — вероятно, доктор — осмотрел сыпь на лице матери Мэтью, затем послушал дыхание. Взяв ее за запястье, достал из кармана часы и посчитал пульс. Несколько долгих мгновений спустя он отложил часы и повернулся к Джинну:
— Эта женщина находится на вашем попечении?
— Нет, — быстро ответил Джинн. — Мне… Я ее даже не знаю.
Доктор тут же повернулся к Мэтью:
— Ты ее сын? — (Кивок.) — Что ты ей сейчас давал?
Мэтью протянул ему пакет, и доктор, опустив туда палец, попробовал порошок на вкус.
— Ацетанилид, — нахмурился он, — порошок от головной боли. А еще что-нибудь она принимала? Ничего?
Снова кивок.
В комнату вошла Мариам с ведром:
— Я принесла лед.
— Хорошо, он нам понадобится. — Доктор опять повернулся к Мэтью. — У нее был свой врач?
Мальчик едва слышно прошептал имя, и доктор, брезгливо скривив рот, достал из кармана бумажник и вынул купюру:
— Сходи и приведи его. Если не захочет идти, дай ему это. Только не говори, что я здесь.
Мэтью бесшумно выскочил за дверь.
Джинн замер в углу. Он не был знаком с матерью Мэтью. Не знал даже, как ее зовут. Ему отчаянно хотелось уйти, но он не мог заставить себя двинуться с места. Он видел, как Мариам клала влажную ткань на лоб женщины и говорила ей какие-то тихие слона. Глаза больной двигались под закрытыми веками. Из своего саквояжа доктор достал пузырек с прозрачной жидкостью и маленький цилиндр с иголкой на конце. Он что-то сделал с пузырьком и цилиндром — опять это ощущение, что он повторял эти действия множество раз, — и поднес иглу к руке женщины, с внутренней стороны локтя. Мариам вздрогнула и отвернулась.
Джинн смотрел, как игла погружается в руку:
— Что это?
— Хинин, — объяснил доктор.
Он снова вытащил иглу, после которой осталась лишь крошечная капелька крови. Все это казалось каким-то ловким фокусом.
— А тот порошок?
— Если она примет его достаточно, — буркнул доктор, — он может помочь ей при головной боли.
Они сидели в напряженном молчании и прислушивались к учащенному дыханию больной. Джинн огляделся и в первый раз рассмотрел комнату, такую крошечную, что у него мороз пробежал по спине. Обстановка была выцветшей и ветхой. На каминной полке стояла ваза с пыльными бумажными цветами, над ней висела пожелтевшая акварель с изображением горной деревни. Плотные занавески были прикреплены кнопками к раме, чтобы не пропустить в комнату ни лучика света.
Стало быть, здесь и живет Мэтью. Джинн представлял себе что-то совсем другое. Он представлял… Что? Он вообще ничего себе не представлял.
— Спасибо, что пришли, доктор Джербан, — нарушила тишину Мариам.
Доктор кивнул, а потом с любопытством взглянул на Джинна:
— Вы ведь партнер Бутроса Арбели, верно? Бедуин.
— Ахмад, — пробормотал Джинн.
— Это вы ее нашли?
— Нашел Мэтью и привел меня сюда. Я с ней даже не был знаком.
Наконец Мэтью вернулся, шагая вслед за плюгавым человечком, несущим собственный кожаный чемоданчик. При виде доктора Джербана он еще больше съежился и, казалось, собрался улизнуть, но Мариам встала у двери, перекрыв ему путь к отступлению.
— Вы ведь лечите эту женщину, верно? — заговорил доктор Джербан. — И каков, позвольте спросить, был ваш диагноз?
Человечек беспокойно переминался с ноги на ногу:
— Она жаловалась на головную боль, боль в суставах и температуру. Я подозревал нервную ипохондрию, но прописал ей ацетанилид.
— И полагаю, вы никогда не слышали о такой болезни, как lupus erythematosus? [2]
— Lupus? — мигнул человечек.
— Да одного взгляда на ее лицо должно быть достаточно!
Человечек наклонился к больной, смущенно разглядывая ее.
— Убирайтесь отсюда! — резко сказал доктор. — Идите и молитесь за нее.
Человечек скатился по ступеням.
— Опасный шарлатан, — бросил доктор Джербан.
Он снова потянулся за иголкой и пузырьком. Заметив это, Мариам протянула мальчику руку:
— Пойдем со мной, Мэтью. Принесем твоей маме еще льда.
Джинн смотрел, как игла снова углубляется, на этот раз под кожу на животе женщины. Голова у него вдруг закружилась, и он опустился на стул.
— А это поможет?
— Не исключено, — пожал плечами доктор, — хотя вряд ли. Болезнь зашла слишком далеко. Уже отказывают внутренние органы.
Он взял женщину за руку и нажал пальцем на тыльную сторону ладони; несколько мгновений на коже сохранялся его отпечаток.
— Видите? Тело наполняется жидкостью, и та давит ей на легкие. Скоро дойдет до сердца. — Он снова достал часы, подержал женщину за запястье и сказал: — Попрошу Мариам прислать священника.
Вся эта суета, разумеется, не осталась не замеченной соседями. Женская голова робко заглянула в дверь, они с Мариам пошептались о чем-то, и женщина ушла. Стук в дверь раздавался и на верхних и на нижних этажах. Медленно комната начала заполняться молчаливыми женщинами. Они приносили тарелки и миски с едой, хлеб, рис и стаканы молока. Еще они принесли с собой стулья и расселись на них мрачно и торжественно. Появился муж Мариам, Саид, и они с женой обменялись несколькими тихими словами. Почему, думал Джинн, их привязанность друг к другу так очевидна для всех, хотя они не обнимаются и даже не касаются друг друга? Саид ушел, получив какое-то поручение, и Джинн снова почувствовал себя лишним в этой комнате.
На ногу ему опустилась какая-то тяжесть. Это был Мэтью. Мальчик уснул, сидя у его ног. Мариам ласково разбудила его:
— Мэтью, может, тебе лучше лечь в кровать?
Мальчик потряс головой, а потом потянулся вверх и схватил Джинна за руку, словно просил защиты. На минуту Мариам удивилась и вроде бы обиделась, но потом вздохнула и отошла.
Саид Фаддул вернулся в сопровождении одетого в черную рясу молодого священника с пухлым лицом и подстриженной квадратной бородой. Женщины по очереди вставали и кланялись ему, а он делал какой-то знак над их головами. Поколебавшись, он сделал знак и над головой Джинна. Потом священник начал произносить тихие слова молитвы. Женщины склонили голову, доктор взял Надию за руку.
Джинн думал о том, кто поможет ему, если он будет умирать? Арбели? Мариам? Позовут ли они священника? Придут ли в его маленькую комнату соседи, с которыми он ни разу не обменялся ни словом? И как они узнают, что надо сообщить о его смерти Голему?
Было около полуночи, когда Надия Мунсеф испустила свой последний долгий и слабый вздох. Доктор взглянул на часы и записал что-то. Многие женщины заплакали. Священник снова начал читать молитву. А Джинн все смотрел на лицо умершей. Он не смог бы назвать никакой определенной разницы, но оно стало совсем другим.
Священник закончил молитву. Наступила недолгая пауза, а потом все в комнате задвигались. Мариам и другие женщины столпились у двери, о чем-то перешептываясь. Джинн пару раз услышал, как называют имя Мэтью. Некоторые женщины оглядывались на него и на маленькую фигурку, спящую у его ног и все еще сжимающую его руку. Он осознал, что Мэтью проспал смерть своей матери. Кому-то придется разбудить его. Рассказать все.
Бережно Джинн поднял мальчика на руки и выпрямился. Кучка женщин замолчала при его приближении. Он передал спящего ребенка на руки Мариам — она удивилась, но приняла его — и вышел из комнаты.
Он пошел по улице, не задумываясь о том, куда идет. Каждая жилка тела тянула его на восток, туда, где на Брум-стрит было ее окно, под которым можно стоять и ждать. Он готов ждать там неделю, месяц, год. Тоска по ней была острой, как никогда раньше, но вместе с ней пришел и гнев. С усилием он повернул к мастерской и горну, который оставил незатушенным. Арбели будет вне себя, если узнает.
