Хелен Уэкер - Голем и джинн
Через некоторое время — он точно не знал какое — Абу Юсуф услышал движение за спиной и, обернувшись, увидел, как ибн Малик поднимается на ноги. Старик улыбался, и его глаза горели мальчишеским восторгом.
— Я ждал этого всю свою жизнь, — признался он.
— Ты сможешь ее вылечить?
— Да-да, конечно, это легко, — нетерпеливо кивнул ибн Малик, и Абу Юсуф, упав на колени, заплакал, — но не сейчас. Нет, не сейчас. Тут кроется что-то важное. Мне нужно все обдумать и выработать план, стратегию.
— Стратегию для чего?
Ибн Малик снова обнажил в улыбке свои черные обломки:
— Для того, чтобы поймать джинна, который сделал это с твоей дочерью.
22
Через два часа после отбоя человек, известный как Джозеф Шаль, проснулся в темной спальне приютного дома. Весь день он являл собой пример трудолюбия, распределял одеяла, койки и куски мыла и полоскал посуду на кухне. На вечерней проверке он вычеркнул имена из списка и уладил неизбежные споры, а потом добрался до своей койки и погрузился в глубокий благодарный сон. Но теперь, когда он снова оделся и зашнуровал ботинки, роль Джозефа Шаля сползла с него, как вторая кожа. Время близилось к полуночи, и день Иегуды Шальмана только начинался.
С той самой ночи, когда под влиянием опиума он совершил свои открытия, его усилия наполнились новым смыслом. Шальман понимал теперь, что ранее ошибался, представляя цель своих поисков как нечто неподвижное, спрятанное в середине запутанного лабиринта. Сейчас его глаза открылись. Чем бы оно ни было, оно перемещалось.Это нечто можно было носить с собой или даже передать кому-нибудь, сознавая это или нет.
Для начала он вернулся на Бауэри в надежде поймать след там. Целую неделю по ночам он бродил по крышам: еще одна безымянная душа среди многих прочих. Но след, прежде такой свежий, уже начал выдыхаться. Даже Конрой, торговавший ворованным товаром, утратил свою притягательность и казался лишь относительно интересным.
Но Шальман не собирался опускать руки. Когда-то он нашел след совершенно случайно. Он сделает это и еще раз.
Он попытался снова, на этот раз заходя гораздо дальше — туда, где с вывесок уже исчезали буквы еврейского алфавита. На этих улицах было куда меньше движения, редела и совсем исчезала толпа, в которой можно спрятаться, и Шальман чувствовал себя незащищенным. Но без риска нет и победы: скоро волшебная лоза потянула его на север, мимо длинных зданий с колоннами к большому открытому парку, посреди которого высилась огромная освещенная арка, чьи белые, как алебастр, стены буквально сочились интересом. Цель его поисков побывала где-то здесь, и совсем недавно.
Почти час он изучал арку, стараясь понять ее значение. Может, раньше она была частью здания или воротами в древний, ныне исчезнувший город? Какая-то нечитаемая цитата на английском была выбита на одной стороне, но Шальман почему-то был уверен, что она не подскажет ему ответа. Он даже рискнул пробормотать несколько коротких формул, открывающих невидимое, но ничего не обнаружил. Арка просто нависала над ним всей тяжестью своего мрамора. На вершине ее был вырезан большой орел, который холодно смотрел на Шальмана одним глазом. Встревожившись, он поспешил уйти из парка и направился прямо в приютный дом, где упал на койку еще до рассвета.
Он вернулся к арке через несколько ночей, но, как и в случае с Бауэри, ее притягательность заметно упала. Поэтому он пошел дальше на север, сворачивая на улицы, бегущие вдоль Пятой авеню, улавливая тут и там движения лозы. Ему приходилось прикладывать усилия, чтобы сосредоточиться, но окружающие пейзажи то и дело отвлекали его внимание: монументальные гранитные здания, огромные зеркальные стекла. Как может улица тянуться на много миль без единого поворота? В этом было что-то неестественное, и по спине у него бежали мурашки.
В конце концов волшебная лоза привела его еще в один парк, на этот раз засаженный деревьями и уставленный бронзовыми фигурами в античных одеждах. Тут и там на газонах спали бездомные, но ни один из них его не заинтересовал. Пришлось возвращаться в приютным дом, куда он и прибыл, глубоко погруженный в меланхолию, словно опять гонялся за неуловимым дядюшкой Майкла Леви.
И это было еще одной ниточкой в запутанном клубке его поисков: неведомая связь между их целью и новоиспеченной миссис Леви. Он, кстати, заметил, что к ее мужу волшебная лоза не проявляет ни малейшего интереса. Хава изображала из себя обычную новобрачную. Может, голем столь же удачно скрывает и вторую жизнь? Это, по крайней мере, прояснило бы вопрос о том, как она проводит ночи.
Однажды он проследил за ней от пекарни до дому, с досадой заметив, что для волшебной лозы и ее притяжение становится заметно слабее. Может, она оказалась в Нью-Йорке по чистой случайности? Но нет, слишком тесно была она переплетена с его поисками, с Леви и его покойным дядюшкой. Что-то в этом крылось, надо было только выяснить что.
Хоть она и была высокой, следить за ней оказалось непросто. Она быстро шла сквозь толпу, рассекая ее и не давая бродячим торговцам шанса приблизиться к ней. Остановилась она только однажды в большом магазине, где купила муку, чай и нитки с иголками. Она не задержалась, чтобы поболтать с продавщицей, и вообще не произнесла почти ни слова, кроме «спасибо» и «пожалуйста». Потом со своими непритязательными покупками пошла прямо домой и скрылась в подъезде.
Что ж, может, ночное наблюдение даст лучший результат. Он вернулся к ее дому позже, следуя за Леви после отбоя. Тот шел прямо домой, никуда не отклоняясь от маршрута, что было и неудивительно. До той поры он вызывал у Шальмана не больше интереса, чем кирпич.
Заняв позицию в подъезде напротив, Шальман укрепил себя против сна парой заклинаний и приготовился к долгой ночной вахте. Но никто из Леви так и не показался до рассвета, когда из дверей, зевая, вышел Майкл. Его жена появилась несколькими минутами позже и быстрым шагом направилась в пекарню. Шальман не особенно рассчитывал на эту теорию, но был смутно разочарован творением собственных рук. Чем она занимается целую ночь? Слушает, как храпит муж, и стирает его носки при свече? Ему хотелось отчитать ее. Самый замечательный из существующих големов довольствуется ролью скучной домохозяйки! Впрочем, возможно, это заложено в ее натуре: заместить потерянного хозяина, найти себе кого-то, кому можно подчиниться.
Он с трудом потащился обратно в приютный дом. Ноги болели, а голова раскалывалась от усталости и последствий произнесенных заклинаний. Шальману пришлось напомнить себе, что он добивается некоторых успехов — пусть медленно, но добивается. Но это было невыносимо. Он свалился на койку, даже не потрудившись снять ботинки. Час спустя он открыл глаза в образе старого безобидного Джозефа Шаля, готового выполнять свои многочисленные обязанности.
А день для работников приютного дома выдался хлопотным. Внизу, на кухне, кухарка была на грани удара. Никто не вывесил в окне записку для развозчика льда, и теперь ей приходилось либо подавать на завтрак трехдневный запас селедки, либо смотреть, как та портится. К тому же доставка из пекарни Шиммеля оказалась неполной: привезенных булочек на ужин никак не хватит.
— Я могу принести недостающие, — пришел на помощь Джозеф Шаль, — но лучше куплю их у Радзинов. Хочу поздороваться с миссис Леви.
* * *В пекарне Радзинов в то утро дела шли еще хуже, чем в приютном доме. Руби, новая работница, достала из духовки не те противни, и в итоге халы не пропеклись, а сладкая выпечка подгорела. Покупатели ждали у кассы, тихо переговариваясь друг с другом, а все работники носились по пекарне как ошпаренные. Чувствуя идущее от очереди нетерпение, Хава скатывала, резала и сплетала халы так быстро, как только осмеливалась. И все это время испытывала растущее раздражение. Почему она должна исправлять ошибки Руби? Если она станет работать не спеша и покупатели начнут жаловаться, возможно, новая девушка будет повнимательнее в будущем.
Она оглянулась на Руби, которая лихорадочно месила тесто в миске и мысленно непрерывно ругала себя. Хава вздохнула. С чего это она стала такой раздражительной, такой бессердечной?
Предыдущая ночь оказалась тяжелой. Встревоженный ее бессонницей, Майкл настаивал, чтобы она показалась врачу. Она пыталась успокоить его, говорила, что чувствует себя прекрасно, но скоро поняла, что единственный способ унять его беспокойство это притворяться спящей. И потому всю следующую ночь она провела, лежа рядом с ним, закрыв глаза и старательно вдыхая и выдыхая. Спустя несколько часов сохранять неподвижность было уже невыносимо трудно. Руки и ноги сводили судороги, а в голове крутился водоворот злых мыслей. Она представляла, как трясет его, чтобы разбудить, а потом выкрикивает ему в лицо всю правду. Как можно было не понять этого до сих пор? Как человек может быть таким слепым?
