Энн Райс - Талтос
У нас были обычаи. Но я не помню законов.
Смерть приходила к Талтосам в результате несчастных случаев. А поскольку Талтосы были подвижны от природы, по-настоящему крепки физически и бесстрашны, то так оно и бывало: кто-то срывался с утеса, кто-то падал в горячую лаву, а кого-то кусал дикий грызун, и такой укус вызывал кровотечение, которое невозможно было остановить. В молодости Талтосы никогда не страдали от переломов. Но когда кожа Талтоса теряла детскую мягкость, а на его голове, возможно, появлялись несколько белых волосков, он мог разбиться, даже упав с небольшой высоты. Думаю, именно в этот период большинство Талтосов и погибали. Мы были народом с белыми волосами, но встречались среди нас и рыжие, и черноволосые. Только смешанный тип волос практически не попадался. Молодых было, конечно, намного больше, чем старых.
Иногда на долину нападал мор, сильно уменьшавший нашу численность, и истории о таких бедствиях были самыми печальными из всего, что мы слышали.
Я и до сих пор не знаю, что именно представлял собой тот мор. Болезни, которые убивают людей, для нас не опасны.
Но я могу «вспомнить» мор и то, как ухаживали за больными. Я родился, уже зная, как найти огонь и принести его в долину, не дав угаснуть. Я знал, как поддерживать огонь, чтобы не приходилось идти за ним снова, хотя проще всего, конечно, было взять его у кого-нибудь поблизости. Я родился, зная, как готовить на огне моллюсков и устриц. Я знал, как сделать черную пасту для рисования из золы и сажи.
Возвращаясь к теме смерти, скажу, что на острове не было намеренных убийств. В идею, что у одного Талтоса есть право убить другого, никто не верил. И в самом деле, если двое поскандалили и один нечаянно столкнул другого с утеса, а тот упал и убился, это все равно «несчастный случай». Ведь это было сделано ненамеренно. Однако другие могли осудить виновного за очевидную неосторожность и даже отправить в ссылку.
Беловолосые особы, которые любили рассказывать разные истории, жили определенно дольше всех, но никто не думал о них как о стариках. И если они однажды ложились спать, а утром не просыпались, то считалось, что умерли они от какой-то нелепой случайности, например от никем не замеченного ушиба. У беловолосых часто бывала очень тонкая кожа, так что почти видно было, как под ней течет кровь; и часто они теряли свой запах. Но кроме этого, мы ничего не знали о возрасте.
Быть старым значило просто знать самые длинные и самые интересные истории — истории, относившиеся к Талтосам, которых уже не было.
Истории обычно рассказывали белым стихом, или пели, как песни, или иногда изливали на слушателя, сопровождая их чудесными образами, веселыми ритмами и смехом. Рассказывать было весело, рассказывать было радостно, рассказы были духовной стороной жизни.
А материальная сторона? Я не уверен, что она вообще была в строгом смысле этого слова. У нас не было какой-то собственности, кроме разве что музыкальных инструментов или красок для рисования, но даже этим все легко делились. Все вообще было легко.
Время от времени на берег выбрасывало кита. Когда его туша сгнивала, мы собирали кости и делали из них разные вещицы. Для нас это были просто игрушки. Весело было рыться в песке, выкапывать камни и бросать их вниз со склонов. Даже вырезать маленькие фигурки и кружочки на костях острым камнем или другой костью было развлечением.
Но рассказывать… О, это требовало настоящего таланта и настоящих воспоминаний — не только собственных: нужно было помнить и то, что помнили и рассказывали другие.
Вы уже понимаете, к чему я веду. Наши представления о жизни и смерти были основаны именно на тех особых условиях и понятиях. Послушание было естественным для Талтосов, как и терпимость. Бунтовщики и фантазеры встречались крайне редко, пока с нашей кровью не смешалась человеческая кровь.
Там было всего несколько беловолосых женщин: наверное, по одной на двадцать мужчин. И те женщины были желанны, потому что их источники иссякли, как у Тессы, и они не могли зачать, отдаваясь мужчинам.
Деторождение убивало женщин, хотя в то время никто так не говорил. Оно лишало женщин сил, и если женщина не умирала при рождении четвертого или пятого ребенка, она почти всегда вскоре засыпала и больше не просыпалась. Многие женщины вообще не хотели рожать детей или делали это лишь однажды.
Рождение всегда следовало за соединением двух истинных Талтосов. Уже позже, когда мы смешались с людьми, женщины теряли силы, как Тесса, снова и снова страдая от кровотечений. Но Талтосы, произошедшие от людей, имеют много особенностей, делающих их совершенно отличными. Потом я их перечислю. И кто, кроме самой Тессы, знает, были ли у нее отпрыски? Такое вполне возможно, как вы понимаете.
В основном рождения ребенка хотела любая женщина. Но только недолгое время после того, как сама появилась на свет. Мужчины всегда хотят заниматься этим, потому что им это приносит наслаждение. Но никто, думая о совокуплении, не знал, что за ребенок может от этого произойти: такой же высокий, как его мать, или еще выше, — и потому никто не думал об этом как о развлечении.
Для развлечения женщины так или иначе занимались любовью с женщинами, а мужчины — с мужчинами. Иногда мужчины находили беловолосую красавицу, готовую получать наслаждение. Или один мужчина сближался с несколькими юными девственницами, которые хотели иметь от него ребенка. Развлечений такого рода могла искать и женщина, уже родившая шестерых или семерых детей без тяжелых последствий, или молодая женщина, которая по никому не известным причинам вообще не могла выносить ребенка. Кормление грудью было изысканным удовольствием. Для этого женщины собирались группами, и та, что давала свою грудь, частенько впадала в некий чувственный транс. Да, женщины могли получить абсолютное наслаждение таким способом и достигали пика без каких-либо других прикосновений.
Я не помню, чтобы случались изнасилования. Не помню казней. Не помню продолжительных ссор. Просьбы, споры, множество разговоров и даже некоторые ссоры, как правило, растворялись в обилии песен или слов.
Я не помню дурных характеров или грубости. Я не помню никого необразованного. Каждый ведь рождался, уже зная основные принципы вежливости, доброты, ценность счастья и сильную любовь к удовольствиям и желая, чтобы другие разделяли эти радости и удовольствия, потому что таким образом достигалось счастливое существование всего нашего народа.
Мужчины могли влюбляться в женщин и наоборот. Они могли разговаривать дни и ночи, а потом наконец приходило решение соединиться. Или какие-то доводы выступали против этого.
Женщин рождалось больше, чем мужчин. Так, во всяком случае, говорили. Но на самом деле никто точно не подсчитывал. Думаю, женщин действительно рождалось больше, но они и умирали чаще. Наверное, именно по этой причине мужчины чувствовали к женщинам такую бесконечную нежность: они ведь знали, что женщины, скорее всего, рано умрут. Женщины отдавали силу своих тел. Их лелеяли, ибо они всегда были веселы, радовались жизни и не боялись дарить жизнь. В целом женщины отличались большей непосредственностью, но и мужчинам было свойственно простодушие.
За смертью от несчастного случая обязательно следовало церемониальное соитие с целью замены умершего; и те периоды, когда приходил мор, открывали путь к необузданному спариванию, как будто племя спешило заново заселить свою землю.
Впрочем, недостатка в Талтосах не ощущалось, хотя и перенаселенности не было. Никто никогда не ссорился из-за фруктов, или яиц, или молочных животных. Всего было в изобилии. Там было слишком тепло и спокойно и было множество приятнейших занятий.
Это был рай, это был Эдем, это было то самое золотое время, о котором говорят все люди, время до того, как боги разгневались, время до того, как Адам съел фатальное яблоко, время блаженства и изобилия. Но суть в том, что я это помню. Я был там.
Я не помню какой-либо идеи закона.
Я помню ритуалы: танцы, песни, хороводы. Каждый круг танцоров двигался в сторону, противоположную внутреннему кругу. Я помню мужчин и женщин, которые играли на флейтах и барабанах, даже на струнных инструментах — маленьких, иногда сооруженных из ракушек. Я помню, как мы целой толпой шли с факелами на самые опасные утесы, просто чтобы проверить, сможем ли мы это сделать и не свалиться оттуда.
Я помню картины. Те, кому нравилось этим заниматься, рисовали их на утесах и в пещерах, что окружали долину, и мы иногда могли шагать целый день, чтобы посетить те пещеры.
Считалось неподобающим рисовать слишком много за один раз. Каждый художник сам смешивал для себя краски из почвы, или из собственной крови, или из крови несчастных разбившихся горных коз, овец и из прочих природных вещей.
Через определенные интервалы, насколько я помню, наш народ собирался, чтобы построить хоровод за хороводом. Возможно, собиралось все население острова. Никому не ведомо.
