Алексей Атеев - Тьма
– Ну а вы сами? – не отставал Иван.
– Я-то? Опасалась его поначалу.
– Это почему же?
– Опасалась, и все! И вообще. О покойниках плохо не говорят.
– Ты, мать, что-то темнишь, – заметил Толик. – То все вертелась около него, а теперь почему-то «опасалась».
– Казалось: не нашей он веры, вот и весь мой сказ.
– Не нашей… А чьей же? – не отставал Толик.
– Не хочу говорить об этом.
– Погоди, мать. Давай разберемся. Что значит не нашей? Ведь он не мусульманин был, не иудей…
– А разве только эти веры существуют?
– Ну, еще буддизм, индуизм там… Но это уж больно экзотично.
– Не то говоришь.
– Я тебя, мать, не понимаю.
– Не понимаешь?! Ладно, скажу. Я считала: он – посланец ада!
– Ну, ты даешь! – засмеялся Толик. – Нечистую силу в своем доме обнаружила!
– Опасались, это поначалу, – не отставал Иван. – А потом? Потом-то вы к нему как относились?
– И потом также, – засмеялся Картошкин.
– Замолчи, Толя! Хватит! Человек только что умер, а мы его обсуждаем, по кусочкам раскладываем. Может, он еще тут? Слышит нас. Как бы там ни было, мы должны его похоронить.
– Правильно, – подтвердил Толик. – Именно мы и должны.
Когда Людмила Сергеевна Плацекина узнала, что муж застрелил ее главного, как она считала, врага, она вначале не поверила. Миша, как она считала, был чуть ли не главным приверженцем этого Шурика, и вдруг прикончил собственными руками. Но весть принес всеведущий завхоз Кузьмич, причем через пятнадцать минут после убийства. А Кузьмич находился в курсе всего происходившего в Верхнеоральске.
– Как есть прихлопнул! – горячо рассказывал старик, в упоении от собственной информированности, потирая костлявые ручонки. – Все обойму всадил! Восемь пулек!
– Где же это случилось? – замирая, спросила Людмила Сергеевна.
– Да уж известно где. У Картошкиных во дворе.
– И Дашка при этом присутствовала?
– Дочурка ваша? Естественно.
– А Миша? Он где же?
– Муженек ваш? Так арестован солдатиками. В съезжую привезли. Ну, где вы допросики чинили. Сейчас в ей и находится. И тело этого, убиенного, там же. Солдатики, понимаешь ли, в недоумении. Не знают, что дальше делать.
– Я сейчас туда подъеду, – заявила Людмила Сергеевна.
– Непременно подъехать надо, – одобрил Кузьмич. – А то как же без начальства.
Через пять минут глава города была во временной комендатуре, или как назвал ее Кузьмич – «съезжей», располагавшейся в здании горотдела милиции. Первое, на что Людмила Сергеевна обратила внимание, был труп Шурика, лежавший прямо на асфальте возле крыльца. Она подошла поближе и дотронулась носком туфли до правой руки покойника.
«Нужно бы убрать его отсюда. На такой жаре тело мигом раздует», – пришло в голову.
– Почему убитый находится здесь? – строго спросила Людмила Сергеевна у топтавшегося рядом с телом солдата, не то часового (хотя зачем охранять мертвеца), не то просто со скуки пришедшего посмотреть на убитого.
– А я откуда знаю, – непочтительно отозвался тот. – Привезли и бросили.
– Я глава города Плацекина. Приведите старшего.
Появился прапорщик в расстегнутом кителе. Он что-то жевал на ходу.
– Отправьте тело в городской морг, – распорядилась Людмила Сергеевна, – а меня отведите к задержанному.
Когда Людмила Сергеевна вошла в камеру, Плацекин сидел на откидных нарах, тупо уставившись в противоположную стену. Услышав звук открывшейся двери, он повернул голову в ту сторону, но лицо его абсолютно ничего не выразило.
– Здравствуй, Миша, – произнесла Людмила Сергеевна.
Плацекин молча кивнул.
Тут супруга хотела сообщить, как она благодарна мужу за разрешение всех ее проблем, сказать, что он поступил именно так, как и нужно было поступить, и вообще, броситься ему на шею и облобызать на радостях, однако, увидев лицо Плацекина, воздержалась от столь бурных проявлений собственных чувств. Вместо этого она промолвила:
– Ты свободен, Миша.
Плацекин поднялся и, не глядя на Людмилу Сергевну, молча проследовал к выходу из камеры.
– Дашка куда-то пропала, – произнесла ему в спину супруга. – Найди ее, пожалуйста.
– Постараюсь, – безучастно произнес майор.
Разобравшись, как она посчитала, с самыми первоочередными делами, Людмила Сергевна отправилась на службу, где занялась текучкой. Первым делом она позвонила начальнику тюрьмы, подполковнику Пантелееву, горячо поблагодарила его за помощь и сообщила, что его молодцы выполнили свой долг, и теперь надобность в их помощи отпала.
– Я слышал, там у тебя какое-то убийство произошло? – спросил Зубная щетка.
– Было дело, – словно речь шла о чем-то вполне обычном, отозвалась Людмила Сергеевна. – Уничтожили именно того самого негодяя, который и мутил воду в Верхнеоральске. Муж мой, своими руками, и уничтожил. Пристрелил как собаку.
– Он сделал это в целях самообороны? – осторожно поинтересовался подполковник, хотя ему уже доложили об обстоятельствах происшествия.
– Ну, конечно! – воскликнула Людмила Сергеевна. – Этот мерзавец чуть-чуть не опередил его.
– Вот и хорошо, – миролюбиво заключил Зубная щетка. – Я очень рад, что все так благополучно закончилось. Надеюсь на благодарность, – произнес он интимным тоном.
– И она очень скоро последует, – с придыханием произнесла Людмила Сергеевна, а сама подумала: «Вот хрен тебе, старый козел!». На этой лирической ноте разговор закончился.
Примерно через час Людмиле Сергеевне доложили: пришли Толик Картошкин, его мать и еще другие люди и просят, чтобы им отдали тело убитого Александрова для погребения. Она не возражала.
17
Иисус сказал: горе той плоти, которая зависит от души; горе той душе, которая зависит от плоти.
Евангелие от Фомы (116)– Сегодня же и схороним, – толковала мамаша, идя рядом с тачкой, на которой лежал труп Шурика. Тащили тачку Картошкин и Иван. По бокам понуро шагали близнецы. – А чего тянуть? Время жаркое. Разбарабанит, так и в гроб не влезет. Да, кстати, и гроб у нас имеется, и могила… От Тольки которая осталась. Саван только нужен. Не хоронить же его в этой дерюге, – она кивнула на джинсовый костюм. – Есть у меня хороший кусок белой ткани. Шелк, можно сказать. Давно лежит. Все случая подходящего ждет. Вот и дождался. Сейчас домой придем, мигом смечу. А тряпки его заскорузлые в печь отправить нужно.
Неимоверно палило солнце. На улицах людей почти не встречалось, а те, что попадались, старались не смотреть на скорбную процессию, отворачивались или делали вид, будто ничего не замечают. Тачка наехала на камень, рука мертвеца откинулась набок и повисла в воздухе. Мамаша поспешно водворила ее на место.
