Юрий Моренис - Охота на вампиров
— Не перебивайте, рассказ мой близится к завершению. Долго ли, коротко мы сидели, лес стала окутывать предрассветная тишина, и в дамах начали проявляться признаки усталости. «А не прогуляться ли нам?» — молвила Клара. — «Тут, недалеко, есть охотничий домик. Флигель. Порой надоедает сидеть за каменной стеной». Собрались. Фриц с хозяйкой шли впереди, а я с неразговорчивой племянницей — сзади. Вскоре мы отстали. В горах вечереет быстро, но и утро не задерживается. Мгновения рассвета приближались. Уханье филина перемежалось треньканьем ранних пичужек. Холодало. Роза куталась в накинутый платок, и я бережно обнял ее за плечи. Боже, как она озябла! Она была холодна как лед, словно сидела в холодильнике. У меня даже рука дернулась. Роза учуяла мой жест и отступила от меня. Обиделась, что ли? «Ну, зачем ты, Роза? — удивился я. — Дай мне тебя обогреть» — и раскрыл объятья. В полумраке очень четко выделялись ее бледное лицо и горящие черные очи. Она улыбнулась тонкими губами, проворковала: «Ах, Отто, какой ты милый, неуклюжий, как медведь» и, словно змеюка, бросилась на меня. Заметьте, Алексей, не ко мне, а именно на меня, блин! Но я-то, дурень, подумал, девушку страсть сжигает и давай тискать ее в своих объятиях. Что меня и спасло — реакция тренированная. И тут, вместо сладостных воздыханий, я вдруг слышу сдавленный вскрик, свист и шипенье. Чую, дымком потянуло, горит что-то! Я глаза вниз — ба! А промеж нас с красавицей — новый костерок. Аж полымя! А та, сучка, все бьется, вырваться желает. Я и отпустил. Гляжу, у нее на груди чуть ли не дыра светится, а сама с ненавистью зыркает, шипит что-то. Я в растерянности на себя посмотрел — все в порядке. Только свитер подкопчен немного, как раз напротив того места, где у меня крестик серебряный висит. Поднял глаза, а ее нет! Пропала…
— Извините, Михаил Моисеевич, вы сказали, серебряный крест?
— Да.
— У комсомольца?!
Он рассмеялся:
— Я в ту пору уже членом партии был… Благодарный вы слушатель, Алексей. С вами легко общаться. Хорошие вопросы задаете. Другой бы спросил, а куда делась Роза, или как же я перепугался… А вас крестик заинтересовал.
— Разумеется. Если не он, мы бы сейчас с вами не разговаривали? Я прав?
— Абсолютно! Что ж, придется пооткровенничать. Мой отец бежал из Польши в сороковом году, когда началась Вторая мировая. Сам он был из семьи стоматологов, и со временем освоил специальность зубного техника. Работал он на дому, так как владел частной практикой. Жили мы в небольшом городке на Украине, пациентов хватало, и наша семья, как вы понимаете, не бедствовала. Мама у меня была коренная одесситка, русская, замечательная женщина. Но заправляла в доме не она, а ее мать, моя бабушка. Тоже одесситка из глубоко православной семьи. Мой прадед служил регентом в одном из приходов. Потому, когда я родился, бабушка не дала сделать мне обрезание и крестила в церкви. Со временем она научила меня молитвам, читать Библию и верить в Бога. Я рос в двух культурах, русской и еврейской. Папа часто рассказывал мне историю своего народа и его обычаи. Он прекрасно владел польским и немецким языками, поскольку в семье у него разговаривали на немецком, а вокруг все по-польски. Так что я с детства знал два иностранных языка плюс родной русский и украинский. Правда, была и третья культура, советская. Ни папа, ни бабушка ничего против нее не имели. Более того, были настоящими патриотами и даже шибко плакали, когда умер Сталин. Я это к тому, что в комсомол вступил без всяких возражений со стороны старших. Просто не распространялся о том, что верю в Бога. Как говорила бабушка: «Времена приходят и уходят, а наша жизнь — под Богом». В городе открыли медицинский институт, и я, конечно, поступил туда. Но пошел не «по зубам», как мой отец, а на психологию. Умный был. И кроме того, что умный, являлся мастером спорта по самбо и имел первый разряд по зимнему двоеборью. Все благодаря отцу, который меня учил: «чтобы тебя поменьше называли «жидом», занимайся спортом». Это было легко, я ведь по сложению походил на отца, а он был здоровяком на редкость. Иногда мой папа казался вылитым одесским биндюжником. Видать, за эти все качества меня приметили и заманили туда, не глядя на все мои анкетные данные. Права оказалась бабушка — все мы под Богом ходим. Скажу откровенно, на обычных занятиях и тренировках я крест не носил. Стал надевать его только на задания… Друг мой об этой слабости знал, но лишь по-доброму посмеивался, втихую обзывал «святым отцом» и клянчил отпустить грехи…
— Кстати, а с ним что?
— С ним? А вот на нем крестика не было, — Михаил Моисеевич вздохнул. — Долгое время мне мерещилось, что я его убил, но потом все прошло.
Он мотнул головой, будто стряхивая наваждение, и вновь перешел на повествовательный тон.
— Как только я обнаружил исчезновение Розы, то не остался стоять столбом, мобилизовался и начал поиски. В воздухе она раствориться не могла, кое-какие отметины оставила, а следы нас читать научили. Вы догадываетесь, что мы ни в буреломах, ни в голой степи не затеряемся. Светало… Мои глаза обрели зрение кошки, я, крадучись, стал изучать ближайшую растительность и не без успеха. Там трава не успела распрямиться, там — листок не в ту сторону повернут — маршрут беглянки обрисовывался. Незаметные следы вели в том же направлении, куда направились Клара и Фриц. Меня уже охватил охотничий азарт, как вдруг услышал дикое, русское: «Миша! Миша!» В каком же надо было пребывать шоке, чтобы напрочь забыть о всякой конспирации?! Передо мной возник наш дозорный. Цветом лица он сливался с природой — так был зелен от ужаса. Напугать нас нелегко, но и у меня все оборвалось внутри от предчувствия беды. Дрожащей рукой он указывал в сторону, где из-за деревьев светлело милое строеньице с веселым флюгером. Наверняка это был охотничий домик. До меня уже доносились оттуда жуткие хрипы и знакомое шипенье. Я бегом бросился к домику. Первые лучи солнца уже играли на черепице крыши и пытались заглянуть в распахнутую дверь. Не теряя ни секунды, я бросился внутрь и чуть не был сбит катающимися по полу существами. Одно из них было моим другом, а другое вовсе не походило на Клару. В темноте трудно что-либо разглядеть, но мой друг сжимал в своих железных руках нечто голое, скользкое и вонючее. «Фриц!» — крикнул я, соблюдая наше инкогнито. И в ответ услышал по-русски: «Какой на хрен Фриц?! Мишка, выкинь нас на улицу!» Команда получена — команда исполнена! Я угадал его ноги, схватился за них и потащил барахтающуюся парочку к выходу. Дамочка обернулась на меня и я увидел оскаленную морду с клыками. Ничего общего с той благородной красоткой. Она еще пыталась лягнуть меня когтистой лапой. Я увернулся, миг — и мы на свежем воздухе. Раздался жуткий вой, я аж присел. Теперь женщина старалась залезть под моего друга, но он, раздвинув ноги, твердо лежал на спине, продолжал сжимать ее в объятиях и матерился на чем свет стоит. Вот тут она и вспыхнула. Вспыхнула, как пионерский костер, а мой друг лежал под ней и уже не ругался, просто орал. Я подскочил к ним и изо всей силы вышиб ногой тетку из его рук. Она догорала в стороне, а я сшибал снятым свитером пламя с моего друга. Все равно ожоги он получил страшенные. За моей спиной раздавались утробные звуки: нашего дозорного рвало. Отличный боец, но в обычной человеческой схватке. А вот перед нечистью сплоховал. Еще дальше слышались крики, напролом сквозь кусты к нам спешил еще один товарищ. Однако к его приходу все было кончено. От вспыхнувшей женщины осталась горстка пепла — ни косточки. Утренний ветерок подхватил его и закружил, как обычную придорожную пыль. Но что нам до праха, все наше внимание было сосредоточено на обожженном друге. Он лежал без сознания. Мы осторожно подняли его и быстро двинулись к машине, чтобы потом на бешеной скорости доставить его в больницу.
