"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич

Что еще показалось Олегу странным – костюмы детей. Они напоминали карнавальные или клоунские. Мешковатые, сшитые из цельного куска ткани, с чем-то наподобие воротников-жабо. Лица взрослых также настораживали, женщины на снимке улыбались, мужчины выглядели отрешенными и как будто подавленными чем-то.

Следующее фото изображало двоих детей в тех же самых мешковатых костюмах. Только теперь уже вместо лиц у них были маски животных, собаки и козла. Очень реалистичные маски, отметил про себя Олег. Дальше шли новые снимки детей в масках и костюмах. На тех фотографиях, где дети стояли без масок, лица их были размыты, как на первой групповой фотографии.

Фото детей разбавляли парные изображения – улыбающиеся женщины в компании мужчин, похожих на сомнамбул. Присмотревшись внимательней, Олег понял, что мужчины на снимках выглядят уставшими, будто сонными, и худыми, почти изможденными, больными. От последней фотографии в стопке по телу побежали мурашки. Там высокая старуха в черном платье, с пучком седых волос на макушке, стояла, положив высохшую кисть на плечо сидящему на стуле мужчине в костюме-тройке. При виде этой пары на ум пришел тот самый Пост Мортем – викторианский обычай фотографировать умерших родственников. Сидящий субъект выглядел настоящим мертвецом, выставил перед собой руки, словно они не сгибались в трупном окоченении. Бельма глаз без зрачков отрешенно уставились в никуда. Кожа лица натянулась глубокими морщинами, обнажив огромные лошадиные зубы в жутком подобии улыбки. Снимок был дефектным, слишком зернистым, будто испещренным маленькими черными точками.

Такими же были и фотографии в следующих стопках, люди на них стояли будто посреди облака из черных точек или телевизионных помех. На десятке снимков вообще было сложно что-то разобрать, только смутные фигуры, очертания и контуры тел. Сюжеты тех, где что-то было более-менее видно, повторялись – женщины и мужчины, вездесущие дети в костюмах и масках. Дети с размытыми лицами.

Олег подумал было, что это интересная находка. Можно будет даже собрать дефектные фотографии в кучу и сделать своеобразную выставку. Кто знает, может, это и не дефекты вовсе, вдруг он открыл забытое направление в фотоискусстве? Поразмыслив над этим, Олег почти сразу отказался от идеи с выставкой. Ему не нравились эти фотографии, от них веяло какой-то неясной подспудной жутью. Наоборот, хотелось засунуть их подальше с глаз и забыть.

Он так увлекся, что даже не заметил, как на улице стало темнеть.

Ночью Олег снова проснулся от стуков и шорохов из комнаты Никиты. Пошарив рукой под боком, обнаружил, что лежит в кровати один, Лизы рядом не было.

На полу лежала ее ночнушка и белые трусики, из-за открытой двери детской доносился тихий Лизин голос, она что-то шептала невидимому собеседнику. Никите, конечно, одернул себя Олег, кому же еще? Но неужели она пошла в комнату сына голой? Олег поднялся и на цыпочках прокрался в темный проем. Никита спал, отвернувшись к стене и тихо посапывая, одеяло мирно поднималось и опускалось от его дыхания. Лиза стояла в чем мать родила на том же месте, где прошлой ночью Олег нашел Никиту. Точно так же прислонившись лбом к стене. Он видел ее стройные ноги, ягодицы и белую спину. Голое тело казалось мертвенно-бледным в свете фонаря из окна. Голова ее тонула в темноте, словно Лиза заглянула через дыру в другое измерение и теперь разговаривала с кем-то. Слов ее нельзя было разобрать, тихий шепот растворялся в мерном гуле, источник которого не определить, он мог находиться как за стеной, так и прямо в комнате.

– Лиз? – слова больно продирались через пересушенное от страха горло.

Она оторвалась от стены и медленно повернулась на голос. Олег не видел в темноте ее лица, но почувствовал на себе прямой тяжелый взгляд, от которого попятился обратно к двери. На миг ему показалось, что зашевелилась тьма под потолком. Загудела громче, зажужжала. Что-то защекотало нос и глаза, Олег машинально отмахнулся от назойливых мух. Из ступора его вывела Лиза. Ее рука монотонно и механически орудовала в паху. Не прекращая мастурбировать, она подошла к нему вплотную.

– Хочу тебя, – зашептала ему на ухо, дыхание обожгло шею и щеку.

Настойчиво толкнула Олега прочь из комнаты. Он не мог сопротивляться.

Утром на кухне Олег сидел разбитый и не выспавшийся, с тяжелой и больной головой.

– Что это было ночью?

– Ты о чем? – встрепенулась крутящаяся рядом Лиза.

– Что значит, о чем? Ты что, тоже лунатик?

– А вот сейчас советую тебе помолчать, – впервые с момента их знакомства Олег услышал в ее голосе незнакомые прежде стальные нотки.

– Мы что, ссоримся?

– Нет, – сказала Лиза, как отрезала.

– Я просто хочу знать. Ночью я проснулся, а ты стояла голышом в комнате Никиты…

Она покраснела и опустила глаза.

– Я услышала шум у него и пошла посмотреть. Он опять ходил.

– Пошла голая?

– Я испугалась, Олеж. Он кричал во сне, спросонья я не стала искать ночнушку. Было темно, что бы он там увидел? Тем более, он спал, – она отхлебнула кофе из чашки. – Слишком часто это повторяется. Надо бы опять сводить его к психологу, в прошлый раз помогло.

– А ты… – Олег замялся, – ты ни с кем не разговаривала?

– Что? – ее брови поднялись вверх. – Олеж, теперь уже я за тебя волнуюсь. С кем я могла там разговаривать?

Он пожал плечами.

Закончив есть, Олег вернулся в комнату собрать вещи на работу. На диване был разложен наполовину готовый костюм Никиты. Он перестал быть просто старой простыней, приобрел формы, рукава и штанины. Тут же лежала тряпичная маска с пришитым клювом, набитым ватой. В ней и правда было что-то птичье, цыплячье. Олег замер, рассматривая костюм, даже вздрогнул, когда Лиза подошла сзади и тронула его за плечо.

– Так а к чему этот костюм? – спросил он. – Ты вроде говорила, а я что-то не запомнил.

– Да в садике у них праздник какой-то. Я сама толком не вникала, в конце каждого лета отмечают. Традиция какая-то из местных.

Олег вспомнил детей на старых фотографиях.

– Давняя традиция?

– Да, наверное, – Лиза пожала плечами, – я тоже в детстве наряжалась. Тебе не пора?

Олег взглянул на часы

– Да, точно. Все, иду.

– А я буду Никитку будить.

Посетителей было мало, и Олег снова отдался изучению старинных фотографий, найденных в архиве ателье. В них было все больше странного, неправильного, уродливого, гротескного.

На одном снимке выстроились уже знакомые улыбающиеся женщины, болезненные мужчины и дети в мешковатых костюмах с головами животных. Дети с размытыми лицами, мужчины, в глазах которых читались боль и ужас. Пространство фотографии было искажено роем черных точек, в облаке которых стояли запечатленные на нем люди. Олег взял со стола лупу и присмотрелся внимательнее. Ничего толком не разобрав, он, однако, пришел к выводу, что черными точками были мухи. Люди находились в комнате, полной насекомых.

Взяв в руки следующее фото, Олег с трудом подавил желание отбросить его прочь. На нем улыбающаяся женщина в темном платье держала не коленях тряпичное тельце куклы и, глядя прямо в объектив, пришивала к игрушке черную собачью голову с раскрытой пастью и вывалившимся набок языком. Кукла была большой, размером с пятилетнего ребенка. Она безвольно расселась на руках у женщины, раскидав в стороны руки и ноги. Кукла, это точно было кукла. Как же иначе.

Один из снимков запечатлел группу полуголых мужчин. Они сидели в ряд на длинной лавке у стены, безразлично и исступленно глядя в камеру. При взгляде на них Олег вспомнил военные фотографии, на которых корреспонденты снимали освобожденных узников нацистских концлагерей. Тонкая, почти прозрачная кожа, выступающие ребра, худые длинные конечности, острые скулы. Лица и губы мужчин как будто усохли, скукожились, превратившись в растянутые подобия ухмыляющихся гримас. Оскаленные зубы наводили на мысль о жутких улыбках истуканов-щелкунчиков. По телам мужчин, по лицам, по стене за ними ползали черные точки.