Юрий Моренис - Охота на вампиров
Она искоса глянула на Ала, как бы еще раз оценивая, и небрежно хмыкнула:
— Тебя, что ли, бояться?
Они уже спускались в застывающую тьму. Вдруг Ал резко затормозил, схватил ее карабин и выскочил на дорогу. Что-то шевельнулось в кустах. Ал вскинул ружье и выстрелил в темь. Приклад с силой саданул в плечо, но он был готов к отдаче, потому его не развернуло. Ничего себе девушка пушку таскает…
— Слышь, как там тебя… Ал. Не дразни судьбу. Лучше дадим деру.
— Я должен знать, от кого убегаю.
— Если это нелюди, их надо в голову. А так — выживают.
— Что за нелюди?
— Оттуда… — она махнула рукой вдаль, — из-за колючей проволоки.
Колючую проволоку Ал помнил. Помнил и бетонные казематы…
— Ну что? Попал в кого?
— Не знаю. Тихо что-то…
— Вот и садись. Раз взялся доставить даму до места, вези, а охоту не устраивай.
Говорила она убедительно. Ал вернул ей оружие.
— Опасно у вас здесь.
— Лес.
— Как же ты в одиночку?..
— Не в одиночку. — Анна погладила остывающий ствол карабина. — Не ты бы, давно бы дома была.
Как раз подъехали к заветному повороту.
— И правда знаешь дорогу! — с удивлением заметила пассажирка. — Откуда? Ты же не местный. Я тебя никогда раньше не видела.
Но Ал не ответил. Думал о другом. Страх не проходил.
Тут только Ал сообразил посмотреть на часы и присвистнул. Со времени полета на ведре и драки Монаха с тварью прошло не более двух часов. Быстренько он преобразился.
— Ты чего молчишь?
— Грибник я, Аня. Грибник. Бывал здесь когда-то.
Конечно, она не поверила. В прикиде водителя по грибы не ходят. Но Ал и не собирался ее переубеждать. Трепался, чтоб скрыть свое волнение.
— Видишь, с приятелем забрели на просеку, они на нас и напали…
— С каким приятелем?!
— Вот те на! Да тот, что сзади прохлаждается. Коля это! Колюня. Мы его еще Монахом звали. Такой был тихий, незаметный человек…
— Человек, говоришь. Так это человек?!
Они ехали по мягкой проселочной дороге. Фары разгребали мрак, и в их свете корчились кусты, кочевряжились деревья, оскаливалась вода в канавах. Растительность стояла словно скалы — густо, непробиваемо, казалось, вот-вот мощные кроны рухнут и погребут заживо.
И в такой милой, располагающей к задушевной беседе обстановочке Анна прошептала:
— Оборотень…
Этого еще не хватало. Но в принципе она была права.
— То-то, я думаю, чего он в куртке? Другие ж голые ходят.
— Угу… Двоих уже сожрали.
— Каких двоих?
— Нас четверо было. Четыре веселых, жизнерадостных парня… Двоих откушать изволили, а Колю только оцарапали. Видать, какую-то заразу и внесли.
Ал вновь был опален зеленым огнем подозрения.
— А ты?
— А я больно прытким оказался. Успел в драндулет запрыгнуть да еще Кольку прихватил.
— Странно все это… И что целехонек остался…
— Я везучий.
— …и что они впервые на людей напали.
Теперь уже Ал с сомнением смотрел на свою попутчицу.
— Ты знаешь про них?
— Слышала. Следы видала, еще кое-что… Раз ты такой умный, небось догадался, кто я.
— Хозяйка лесных угодий…
Чаща вдруг расступилась, словно Ал произнес заветное слово, и в лучах фар выросли высокий частокол и тесовые ворота. И хоть тот ждал, был готов, а все одно вздрогнул и внезапно остановил машину.
— Приехали…
Ал обратил внимание, что из усадьбы не пробивалось ни огонька.
— Ты что, одна здесь живешь?!
Он был слишком потрясен, чтобы среагировать, когда эта Диана быстро открыла дверцу и сиганула прочь. Она встала и прижала к бедру ружье, как Винету — вождь апачей. Но Ал почти не обращал на нее внимания. Внешне спокойно выбрался он из «экипажа» и тихонько пошел к дому.
— Пальну! — предупредили сзади.
— Иди ты в жопу, — вежливо ответил Ал и сунул руку в тайную щелочку, которую придумал его дед. Не так просто было попасть за забор. Память точно положила пальцы на рычажок, и хорошо смазанная калитка отворилась плавно и без шума, словно волшебная дверь в сказочный сон.
Кстати, может, кому и снится безмятежное детство, но только не Алу. Какой-то барьер… Конечно, Ал помнил, где рос, что видел, деда не забывал, но все до какого-то порога. Дальше — прыжок в пропасть. Люди, которые потом его окружали, толком ничего объяснить не могли, да и сами многого не знали.
Вокруг Ала была тайна… Она преследовала его и в снах.
Но тогда, распахнув привычным жестом калитку, откинув потайную щеколду (чем вверг в очередное изумление Анну), Ал шагнул вперед, и на него из тьмы двора хлынуло до ужаса знакомое ощущение давно пережитого. Почудилось нечто четырехлапое, паукообразное, скрежещущее твердую землю, пускающее пену по клыкам, с голым злобным черепом, с вылезающими из орбит глазами. Но было в тех глазах что-то родное и жалкое. Вспомнилось слово — громкое, детское… Вспомнилось, зашевелилось на губах, но не выкрикнулось…
Отпрянул Ал и оступился…
Может, Анна, дура, из «мортиры» своей по нему наконец шарахнула…
И было ему видение — город. Точнее, городок. А если уж наверняка, то город М… Предстал он запущенным и еще более забытым. Все треснутое, заросшее, в поганках. Смурь. Плющи по стенам вьются, мхи с крыш свисают, разбитые окна фанерой забиты. Мамаша с колясочкой показалась. Мамаша желтая, вислозадая, из кровавых губ зубы кошачьи торчат. Да и колясочка по виду из детского гробика сколочена, скрипит на гнутых колесах. А внутри что-то хлюпающее пищит. Полезла мамаша в дряблый ридикюль, достала бутылочку с красной густой жидкостью, сама почмокала, дитяти дала. Чавкает создание, от кайфа лапки перепончатые растопырило и струю пустило, зеленую, с запахом разложения. Ал почувствовал, что ему стало дурно. Чуть желудок не своротило на сторону… Но тут открыл Ал глаза и ахнул…
Не во сне кошмарном, а наяву перенесся он в детство. И не в ужасе, а так же, как тогда, — во вселенском покое. И все тот же дедов диван под ним. Узнал, принял, и хоть вырос в два раза, а все одно старый добряк мягкой кожей обволакивает, все еще запахи не растерял, пружинами нежно подтыкивает, успокаивает, мол, лежи, лежи, шалун, ты мне не в тягость.
И Анна свет Игнатьевна рядом хлопочет, варево какое-то в кружке сует, воркует:
— На, добрый молодец, отведай. От ужасов пережитых тебя сморило, чай.
Ал молчал.
— Чего уставился? Пей! — построже прикрикнула она.
— Промахнулась, что ли?
— В кого?
— В меня.
— Дурак! Ты бы и без моего вмешательства окочурился. Оставила бы тебя у ворот, твой приятель тебя бы сожрал.
